Соседи (СИ)

— Он ведь чувствует себя везде виноватым, — продолжила бабушка, кое-как взяв себя в руки. — И за это тоже прошлому его «спасибо». У деточек таких ведь внутри… Их оставили, и где-то в глубине души они ощущают вину, думая, что это, значит, в них что-то не так. Что стали обузой своим родителям, раз те решили от них избавиться. Не верят они, что могут быть для кого-то значимыми, что способны создать крепкую семью, где будут царить доверие и любовь. Боятся привязываться. Каково им, Ульяша, ты подумай? Испытывать чувство вины за то, что «не такие», за то, что от них отказались? Всю жизнь искать себя в этом мире? Всё задавать себе один и тот же вопрос: «Почему?». Кому-то Бог дал, а кого-то решил через испытания провести. Кто-то рос, укутанный в тепло и заботу, а кто-то – в безразличии казённых стен. Кому-то широкая дорога, выстланная светом, а кому-то ведь и тёмная извилистая тропка. И он идёт по ней с поднятой головой. Деточка! Нет у меня, упаси Господи, никакого намерения заставить тебя вину чувствовать! — реагируя на прорвавшиеся наружу рыдания, испуганно всплеснула руками баб Нюра. — Это правильно, когда растёт ребёнок при семье, только так и должно быть! Но ведь вот видишь, как бывает… Иначе… Ты чистое, светлое дитя, нет у тебя камня за пазухой. Ты умеешь не держать зла и прощать. Я верю, что и понять ты всё способна. Иначе не тратила бы сейчас твоё время, не морозила бы тебя тут. Не истязала бы.

Не истязала бы.

Прошлое одного человека дотянулось до душ неравнодушных и взяло в клешни сердца. История одной судьбы с особой изощренностью пытала шестерых. Того, кому досталась. Двоих истерзанных на этой лавке. Двоих, которых больше нет в живых. Еще одной не пришлось испить горькую чашу всей правды, и она продолжает мучиться неведением. Неведение тоже способно измучить, уж Ульяне ли теперь не знать? А что случилось бы с Аней, услышь она тот его монолог? Сиди она сейчас на Улином месте?

— Моему мальчику судьба чёрная досталась, и прошлое его пока его не оставило. Были бы Валечка с Артёмом живы, может, иначе сейчас всё бы у него было… Но видишь как? Бог их к себе прибрал. Так рано… Ничего ты тут не попишешь, девочка моя, только любовь, терпение и годы близости помочь могут. Знаю я его очень давно и вижу, как это с ним работает. Работает ведь, Ульяша. Только время нужно. И понимание… Без него никуда, — голос дал твёрдости. И уши наконец уловили в нём нотки надежды, которой до этого момента совсем не ощущалось. — Сколько знаю, всё стараюсь показать, как много он для меня значит. Думаешь, сама я не могу до аптеки дойти? — усмехнулась баб Нюра. — За картошкой с тележкой сходить не смогу? Могу, Ульяша, дает пока Господь силы. Но он обо мне заботится и, надеюсь, чувствует свою нужность. Видит смысл. И с тобой также раньше было. И с семьей его.

— Мы с Егорушкой друг друга спасаем от одиночества, — пробормотала баб Нюра, терзая платок. — Он меня, а я его. У меня ведь кроме него совсем никого нет. Мой сын и внуки давно обо мне забыли. Раз в месяц звонят, проверяют, поди, не померла ли ещё. А Егор остался. Он ведь мне как сын родной, Ульяша. Знаешь, сколько на мои нужды тратит? Порой кажется, дом загородный на них можно было бы давно купить. А взамен ничего не хочет взять, ни копеечки. Рогом своим упёрся и ни в какую… От дарственной уже в третий раз отказывается, не надо оно ему. Вот такой он у меня. И у тебя.

Расстроено поджав губы, баб Нюра в отчаянии махнула рукой в пустоту. А Уля, чувствуя, как её сотрясает и выворачивает, обессиленно прикрыла глаза. Вода из них лилась водопадами, воздуха не хватало, себя она не ощущала, теряла связи с реальностью. Не знала, сколько ещё у баб Нюры оставалось за пазухой, не знала, сможет ли уйти отсюда на своих ногах. В голове вертелось собственное недоуменное: «Егорушка? Вот он? За какие такие заслуги?». И баб Нюрино: «Смотреть надо вглубь, а не по верхам. В приближении всё не то, чем кажется издалека». Вспоминала, как летом рванула с этой лавки домой, не пожелав баб Нюру выслушать. Наверное, то, что происходит сейчас – расплата за собственную слепоту и трусость. За молчание… Не сказала ему… За собственничество и восприятие его присутствия в своей жизни как данного.

Невыносимо.

— А я, знаешь, дарственную все равно написала! — вдруг восклицанием резанула воздух бабушка. — И справочку от врача приложила, что головой здорова. Моя это воля. Говорит: «На благотворительность передайте», так пусть сам и передаст. Сердце моё так велит поступить. Болит оно у меня за него.

Невыносимо.