Соседи (СИ)

Мамины увещевания пугали до полусмерти. И ведь… Есть же зерно истины в её словах: Надежда действительно страшилась однажды остаться в полном одиночестве. Мужа при себе сохранить не удалось, но дочь…

— Мам, я не хочу больше это слушать, — с усилием вдавливая пальцы в раскалывающиеся от головной боли виски, простонала Надежда. — Я совета ждала, а ты меня распять решила.

— А совет мой всё тот же, дочка, — спокойно ответили в трубке, — хоть ты его слышать отказываешься. Отпусти Ляну, дай ей самой шишки свои набить, не терзай своим мнением её раненое сердце. И тогда сохранишь её. А коли в том же духе продолжишь, побежит она от тебя, как ты от отца бежала. Помяни мое слово.

— Спокойной ночи… — устало выдохнула Надя. В Петропавловске-Камчатском вот-вот наступит новый день. Набирая номер, Надежда была уверена, что дозвонится: мать пока все свои сериалы и передачи не пересмотрит, спать не ляжет. Чего она предположить не могла, так это того, насколько их разговор затянется и во что по итогу выльется.

— Спокойной, — вымолвила мама. — Смотри у меня, не натвори глупостей. Не расплатишься.

«Глупостей…»

В трубке пошли гудки. Отложив телефон, Надежда шуганула устроившегося на сброшенных тапочках с явным намерением их пометить Коржика и  обессиленно рухнула на диван. Кот в последний месяц как с катушек слетел. Прежде, чем Надя сообразила, что таким образом животное мстит ей за соседа и дочь и что нажитое непосильным трудом придётся спасать в шкафах, успел испоганить три пары дорогих сапог и полусапожек. Причем делал свои грязные дела ночами, дожидаясь, когда все улягутся, чтобы невозбранно и от души надуть в оставленную без присмотра обувь. Только в её обувь! Цель кот раз от раза выбирал безошибочно, Ульянина оставалась нетронутой. Честное слово, духу бы этого паршивца уже здесь не было, если бы не Уля. Дочка, услышав угрозы выселить Коржика из дома, заявила, что если такое однажды случится, она перестанет считать, что у неё есть мать.

Наблюдая за вздыбленным загривком забившегося в угол и недовольно сверкающего оттуда зенками Коржа, Надежда невольно думала о собственной маме. О том, как бы отреагировала родительница, услышь она всю правду. Что бы сказала она, узнав, на что дважды пошла её дочь ради счастья собственного чада. Прогремевшее громом среди ясного неба утверждение, что Надя стала копией своего отца, не шло из головы, вызывая яростное внутреннее отторжение и терзая душу. Своего отца Надежда действительно презирала – за тиранию, крайне несдержанный характер и бесчисленные измены, которые мать упрямо отказывалась видеть. За умелую игру на маминых чувствах, слабостях и страхах, на желании во что бы то ни стало сохранить семью. За то, что бессовестно пользовался её к нему слепой любовью. Презирала настолько, что вычеркнула из жизни и памяти, как только вырвалась из его стальных объятий. Клялась себе, что никогда не станет такой, как он. И вот теперь мама их сравнивает… А в голове набатом звучат слова белобрысой прошмандовки о том, что свою дочь Надя давит каблуком, что совсем её не знает. В ушах отдаётся Улино молчание, ставшее красноречивым ответом на заданный в лоб после встречи с Юлей вопрос. И только Витя дал понять, что пусть Надиных опасений и не разделяет, но беспокойство её понимает. Было ли это сказано лишь для того, чтобы замолить перед ней свои грехи, или он действительно оказался способен почувствовать её боль, осталось вопросом. Но после разговора с ним стало малость легче. На фоне творящегося в её семье апокалипсиса они даже умудрились примириться. Он предложил ей плечо, в котором она так нуждалась, и билеты на балет в Большой{?}[Большой театр] на завтра.

От которых пришлось отказаться. Какие балеты, когда Уля продолжает угасать буквально на глазах? Вчера к Надиному огромному облегчению заявила, что едет в центр «погулять», а вернулась в ночь – с мокрым опухшим лицом, растрёпанная и задраенная на семь замков. Восьмой повесила на дверь в свою комнату. Час рыдала в подушку, не откликаясь на стук и уговоры открыть. Увещевания и призывы перестать убиваться вновь ни к чему ни привели. А сегодня с утра всё продолжилось. Время наедине с Ульяной рождало в Надежде отчётливое ощущение горения в пламени ада.

Что делать, как помочь, не знала. Улины истерики оставляли душу в состоянии раздрая: внутри пышно разрасталось чувство вины за содеянное, а в голове крепло убеждение, что, пойдя на разговор с Егором, уберегла дочь от непоправимого. Ведь всё так! Что случилось бы с Улей, поиграйся сосед в «любовь» чуть дольше? С крыши бы сошла! Не стало бы Улечки…