Соседи (СИ)

Что осело? Основное. Фраза, что Ульяна – взрослая девочка, и говорить Зоя Павловна с ней будет соответствующим образом, не пытаясь сгладить углы. Объяснение, что информация получена непосредственно от источника в отделении, который обязан ей здоровьем, карьерой и семейным благополучием и, раскрывая врачебную тайну, рискует всем. Что сама действует поперёк непреложных правил, но положение пациента близко к критическому и вся ситуация в целом не оставляет ей выбора. Что больше ни одна живая душа об их разговорах знать не должна. Что полагает: если бы Егор был в состоянии подписать документы, как доверенное лицо он указал бы в них Ульяну. А дальше… Что реаниматологи по пути в больницу с того света его вытащили. А после вытащили второй раз, уже в операционной. Что после длительной и сложной операции, которую хирурги провели после того, как удалось стабилизировать состояние, он находится в реанимации. Что характер травм тяжёлый. Что сломанными о руль мотоцикла рёбрами задеты лёгкое и селезёнка, и что повреждения привели к серьезному внутреннему кровоизлиянию. Что дополняют картину черепно-мозговая травма, переломы бедренной кости и щиколотки, а также обширная лоскутная рана голени и трещина тазобедренного сустава. А ещё ссадины и ушибы в районе плеча, локтя и голеностопа… Это со стороны соприкосновения тела с асфальтом… Что Егор на ИВЛ. Что для сохранения его жизни сделано и продолжает делаться всё возможное. Но сейчас всё зависит только от организма.

Да, вот так – от организма. Зоя Павловна пыталась пояснить ей, раздавленной, размазанной реальностью по лавке и онемевшей, почему, несмотря на считающуюся успешно проведенной операцию, врачи отказываются от прогнозов. По словам маминой подруги, в сложных случаях, сопровождающихся внутренним кровотечением и тяжелым травматическим шоком, спасением жизни на операционном столе дело не кончается. Если повреждений очень много, «все зависит от течения травматической болезни и многих её факторов». Рутинным голосом Зоя Павловна сообщила, что возможна декомпенсация – полная разбалансировка систем работы организма. Вот и всё.

Вот и всё.

И всё.

Вчера Зоя Павловна набрала ближе к вечеру, чтобы сообщить лишь одно: без видимых улучшений. За эти часы ожидания с телефоном в трясущейся руке Ульяна успела пару раз тронуться рассудком и непрестанными молитвами вернуть себя в более или менее адекватное состояние. А сегодня её ждет повторение.

Так что вот такие дела – все звонят ей. А единственный человек, которому Ульяна регулярно звонит сама – это баб Нюра. Кажется, та стала совсем плоха: трубку берёт через два раза на третий и звучит слабо, добавляя мечущейся душе поводов для переживаний. Ей Уля пытается подавать информацию дозировано, не загружая ненужными подробностями – их баб Нюра не выдержит. Рассказывает, что Егор пока не очнулся, но держится, борется. Собственный голос Уля пытается заставить звучать обнадеживающе, но слышит его, словно издалека. Баб Нюра, конечно, всё понимает. Плачет и всё равно просит звонить, даже если нет новостей. Баб Нюра вслух просит Небо, чтобы оно забрало её, а ему дало пожить. Электромагнитные волны мобильной связи несут человеческую боль от сердца к сердцу.

***

3 ноября

Четвёртый день. Опять сидит. Вчера – снова «без особых изменений», однако голос Зои Павловны зазвучал словно бы более сочувственно. Она рассуждала о показателях частоты сердечного ритма, дыхательного цикла и сатурации{?}[показатель насыщения крови кислородом], о том, что состояние пациентов реанимации может меняться по сто раз за сутки, следовательно, сейчас ни о каких выводах не может идти речи, а одеревеневшей, не перестающей мысленно молить о помощи всех существующих богов Ульяне мерещились еле уловимые нотки сомнения в положительном исходе. Первые нотки. Или это нервы стали ни к чёрту.

Уля живёт от гудков до гудков. Всё, что ей день за днем остаётся – ждать.

Неизвестность вытягивает из неё жилу за жилой, оставляя полой оболочкой, что пугает окружающих. Члены папиной семьи, глядя на её ежеутренние побеги и побитый вид по возвращении, реагируют по-всякому. Отец не пытается убедить прекратить наезды в сквер, но за эти дни будто бы сдал и что-то в себе потерял. Каждым следующим вечером он выглядит мрачнее, чем в предыдущий, руки сжимают в объятьях всё крепче, а энтузиазм в голосе и огоньки веры в глазах угасают. Марина же наоборот. Всё шире раскрывает душу, всё больше к ней проникается. Сердобольность папиной жены проявилась за эти вечера во всем своем необъятном масштабе. Ждёт домой с горячим ужином, настоянным пустырником, расспросами и словами утешения, что раз от раза возвращают надежду. А сегодня утром вручила Ульяне новые шерстяные носки и термос с ромашковым чаем. «Чтобы не мёрзла там».