Соседи (СИ)

Бывший дом провожал звуком катящегося по ламинату чемодана, шуршанием верхней одежды, рыданием матери и непрестанным мяуканьем кота. По общему коридору шла, смотря под ноги и занавесившись волосами, держась из последних сил, чтобы не поднять голову и не взглянуть напоследок на соседнюю дверь. На лифтовый холл. И большой балкон.

Во дворе ещё кое-как. С Юлькой обнялась на прощание, за всё-всё поблагодарила, пообещала держать в курсе и встречаться при каждой возможности. Ещё смогла устроиться на переднем и пристегнуться, а когда послышался звук хлопнувшей водительской двери, попросить папу отвезти её в какой-нибудь отель или хостел. Но когда в ответ услышала: «Уля, ты с ума сошла? Какой отель? Одну я тебя не оставлю, не выдумывай. Мы едем домой», агония прорвалась назревшим лопнувшим нарывом.

— Папа… Папа!

Комментарий к

XXXIV

. Жизнь за жизнь Обложка к главе, комментарии: https://t.me/drugogomira_public/517

В комментариях к этому посту – схема происшествия на перекрестке: https://t.me/drugogomira_public/513

Музыка:

Памяти мало – Один в каное

https://music.youtube.com/watch?v=IAkjFbttMnQ&feature=share

В этот раз перевод оставлю здесь. Спасибо за него подруге.

Все мои стены надуманные

Серым пульсируют артерии

Люди бетонно задуманные

Люди не имеют материи

Свои свитки нервов

Кутают в тёплые халаты

Тёмная строгая мебель

Светлые пустые палаты

Белым, всё белым

Света добавь побольше

У меня на свет есть право

Оставлю на свете след

Памяти мало

Что-то тут было

Я знала, но забыла

Я опускаюсь в толщу

Я чувствую тягу

Я добавляю “и так далее”, а не растягиваю

Знаешь, я стучала-стучала

Но ты такой ватный-ватный

Твои сломанные рёбра

Не понимают намёков

Мою последнюю веру

Топчут стерильные бахилы

Ты опускаешь руки

Я поднимаю архивы

Визуал:

А потом жертвы вон… https://t.me/drugogomira_public/519

Егор!!! https://t.me/drugogomira_public/521

Пространство тонуло в молоке https://t.me/drugogomira_public/524

Выстланная благими намерениями дорога закончилась на этом перекрестке https://t.me/drugogomira_public/525

Не простит https://t.me/drugogomira_public/526

Еще жив https://t.me/drugogomira_public/529

Остальной визуал в канале, сюда не помещается

====== XXXV. Без тебя мне здесь делать нечего ======

2 ноября

Жёлтые стены одной из старейших городских больниц, за несколько дней ставшие чуть ли не родными, вновь возникают в поле зрения, проглядывая сквозь плотную сетку голых ветвей деревьев. Когда смотришь на ампирный фасад здания, возникает ощущение, что белые колонны центрального портика подпирают вовсе не фронтон, а большой серый купол, что сливается цветом с грузными графитовыми тучами. И потому кажется, что упираются прямо в бездыханное небо. Небо давно уже сползло на столицу толстым ватным одеялом. Нанизавшись на небоскрёбы и шпили величественных высоток, поглотило город до середины весны. Осени и зимы здесь последние годы на удивление седые: пальцев двух рук хватит посчитать количество солнечных дней, приходящихся на промозглый период. А весна словно бы перестала сюда торопиться.

Так вот, белые колонны старинной больницы будто удерживают небесный свод, не позволяя ему обрушиться прямо на бедные головы пациентов и посетителей этого места, его врачей и медперсонала. Такое у Ули день за днём остается впечатление. Более двух веков здесь спасают жизни.

Уткнувшись носом в толстый вязаный шарф, трясущимися пальцами захватив края и натянув пониже шапку, она сворачивает на большую территорию, к монументальному ансамблю. Не чувствует ног и толком – себя. Шум загруженной магистрали тут немного стихает, и она берёт влево. Ей нужно дальше, к стоящему перпендикулярно проспекту бежево-жёлтому хирургическому корпусу.

Сейчас пройдёт вдоль вытянутых больничных построек, мимо морга и пустой аллеи, по вымощенным, блестящим от воды дорожкам, а потом возьмёт чуть правее, к вытянутому четырёхэтажному зданию и лавочке, которую уже мысленно нарекла своей. Ульяна приходит в этот сквер третий день кряду. В ближайшие часы, дни, а может, и недели её жизнь будет протекать здесь. Только здесь способно бороться за жизнь её сердце. Третье утро, и сегодня она приезжает с внутренним смирением, зная, что, сколько ни умоляй, внутрь её не пропустят. Впереди всё та же обесточивающая, лишающая воздуха, размалывающая рёбра неизвестность. Позади трое суток нескончаемых истерик и с десяток попыток прорваться через бездушную, а по факту всего лишь выполняющую свою работу неподкупную охрану. «Не положено» посторонних пускать. Увещевания тщетны.

Но Ульяне всё равно. Её не останавливает суровое «Не положено». Задолго до рассвета мозг подает сигнал: «Вставай». Она встает без всякого будильника, неслышно, как мышка, собирается, скудно и наспех завтракает, прощается с отцом и Мариной, обнимает обретённых сводных сестрёнок, которые зачем-то вскакивают раньше времени, чтобы её проводить, и делает шаг в ноябрьский холод на негнущихся, непослушных, будто чужих ногах. Едет на метро до кольца, а затем пешком спускается по оживлённому проспекту к хирургическому корпусу, где находится отделение реанимации и интенсивной терапии.