Соседи (СИ)

В тот воистину кошмарный вечер, забрав Улю из дома, отец привёз её к себе и передал в раскрытые руки сердобольной Марины и двоих их детей. Пока жена отца вливала в Ульяну литры пустырника, пыталась найти слова утешения и вселить надежду, пока стелила постель в комнате старшей и возилась с ней, взрослой девочкой, как с трёхлетней, папа всё названивал куда-то. Его приглушенный голос час кряду доносился из-за запертой двери большой комнаты. А потом он появился на кухне. Расстроенным. Сообщил, что через городские справочные выяснил точный адрес хирургии, в которую доставили Егора, и даже смог каким-то чудом, наудачу набирая найденные в интернете номера телефонов, дозвониться до больницы. Однако там информацию о состоянии поступившего предоставить отказались наотрез, аргументируя позицию необходимостью соблюдать правила. По папиным словам, ему сообщили, что о состоянии здоровья пациента родственники могут узнать при личной беседе с заведующим отделением или лечащим врачом. При условии наличия в карте пациента письменного согласия на разглашение врачебной тайны конкретному лицу. И паспорта, который подтвердит личность. Слишком сложно. Нереально. Понятно же, что никакого согласия Егор подписать был не в состоянии. Ситуацию, и без того выглядящую беспросветной, омрачал очевидный факт отсутствия родственных связей, на основании которых с Ильиными могли поделиться данными. Но ведь у Егора же из родственников – никого! Совершенно некому что бы то ни было сообщать! Ведь если что-то, не дай Бог, случится, и не узнают ведь… Отец устало сообщил, что после разговора с больницей обзванивал знакомых, надеясь через кого-то из них дотянуться до тамошних врачей. Безуспешно. К половине первого ночи 31 октября о Егоре не было известно ничего.

И на утро Ульяна, толком не поспав, тихо сбежала. Так и ездит теперь высиживать на лавке, согнувшись пополам, лбом в коленки. Смотреть на окна, подолгу не замечая холода и голода, но с каждой прошедшей без новостей минутой все явственнее ощущая разгорающуюся агонию надежды и веры.

Ульяна живёт от звонка до звонка. Точнее, не живёт. Выживает.

Новости ей приносит Зоя Павловна. Строго один раз в сутки. В оговоренном временном промежутке. В первый раз она набрала на следующий после трагедии день и сообщила, что звонит «по просьбе Нади», которая не может связаться с дочерью сама. А потом пообещала появляться с информацией ежедневно с полудня до шести. Но вчера, например, звонок раздался почти в четыре, и эти часы ожидания стали для Ули самыми жуткими в сутках. Сегодня всё ещё впереди, с каждой приближающей разговор секундой намертво зажатое в стальном кулаке страха сердце бьется всё слабее, а душа стынет оплавившимся воском.

Самообладание Зои Павловны поражает. Голос у Зои Павловны собранный, интонации нейтрально-сдержанные. Зоя Павловна призывает преждевременно не впадать в панику, но и повода надеяться не дает ни малейшего. Излагает сухо, по фактам. Говорит спокойно, гипнотизируя и заклиная шипящее гнездовье чужих гремучих змей ложной своей бесстрастностью. Но отголоски страшной истерики, накрывшей Ульяну на этой самой лавке после их первого разговора, звучат внутри до сих пор. Выслушать монотонный монолог Ульяна ещё кое-как смогла, а вот принять прозвучавшие слова стоически – нет, несмотря на призывы постараться это сделать. После того, как телефон отправился в карман, полоскать начало так, что спустя какое-то время на её истошный вой выскочили люди в белых халатах. С водой, таблетками и шприцем наготове. Ещё день-два, и Ульяну здесь будет знать весь персонал. Еще три, и Уля сама будет знать каждого, кто сражается в этих стенах за человеческие жизни.

Что более или менее отложилось в мозгу из того, первого, разговора? Многое, несмотря на переставший поступать в легкие кислород и нарастающий, грозящий разорвать барабанные перепонки, свистящий звон в ушах. Несмотря на мутные пятна перед глазами, бьющий тело то жар, то озноб, и готовое покинуть её сознание. В те минуты Уля нахлебалась правды, как утопленник – речной воды. Слово – глоток, следующее – новый. И ещё, и ещё, снова и снова. Барахталась в них, чувствуя, как утекают силы на борьбу за жизнь.