Соседи (СИ)

Потому что как ни крути, а он сорвал джекпот, и с каждой минутой, с каждым днём новой жизни уверенность в этом лишь крепла, а к настоящему моменту так вообще зацементировалась в железобетоне. Жизнь и правда началась совсем другая – Влада точно отсекла временную черту, за которой его ждали гибель и рождение в ином мире. Сдается Егору, вряд ли она предсказывала перекрёсток. Иногда он оглядывается за плечо, на жуткий своей беспросветной чернотой и бесплодностью период, и ему думается, что цыганка видела не физическую смерть, а мучительную внутреннюю кому, пришедшую ещё в конце сентября. Видела затяжной прыжок в безысходную, беспощадную пустоту, в которой, рассыпавшись на молекулы, растворился и сгинул мир. Которая поглотила и медленно переварила. В которой он более не ощущал себя, не дышал, разучился чувствовать, не видел, за что зацепиться и не мог нащупать причин продолжать борьбу. В которой был мёртв.

Хотя кто теперь узнает, что на самом деле имела ввиду Влада… А всё-таки к ноябрю деревья облетели, дворники успели собрать пожухлые листья, а лужи покрылись тонкой корочкой льда.

Ладно, что тут уже думать? В любом случае та осень не вернётся, растаяла сырая зима, зарядила птичьи трели весна, и до тридцати одного года буквально подать рукой.

Что же до нового мира… Если возвращаться к началу его начал, на воспоминания не то что часа пути не хватит – дня не хватит. Счастливые и болезненные, они аккуратно разложены по полочкам и берегутся как зеница ока.

И нет, затянувшийся период восстановления в стенах больницы к тем, что оберегаются, не относится: как раз здесь вспомнить-то и нечего. Разве что острое желание вырваться наконец на волю. В какой-то момент Егору даже начало казаться, что он обречён остаться в заточении на веки вечные. Излишнее внимание врачей и медсестёр очень быстро встало поперёк горла. Стремительно осточертели бесконечная череда анализов, обследований и все эти призванные поставить на ноги, но казавшиеся ему бестолковыми упражнения и ЛФК. Наверное, он бы взвыл к исходу первой же недели реабилитации, если бы не Уля. Ноябрь прожит в примирении с обстоятельствами лишь благодаря ей.

Помнит, как первые сутки после возвращения в жизнь захлёбывался в штормовых волнах неверия. Как снова и снова накатывало и начинало казаться, что на том перекрёстке он таки помер или по-прежнему пребывает в мощном наркотическом дурмане. Мозг никак не хотел принять, что Ульяна действительно приходила, что уши взаправду слышали все те слова. Стоило двери за ней закрыться, как душа угодила в капкан ноющего ожидания и кровоточила в нём до тех пор, пока Уля не появилась вновь. Следующий был день. А потом – вновь. И вновь. И вновь. Она навещала его ежедневно – вплоть до выписки, что случилась лишь в декабре.

Помнит первый вечер после перевода из отделения реанимации и интенсивной терапии в стационар – в двухместную палату, где первые пару-тройку суток он пробыл один. Лучи закатного солнца в окно, её, умудрившуюся примоститься под боком на узкой койке, и еле слышное бормотание в ухо: «Егор, бабушки Нюры не стало». Как кто-то вогнал кол в сердце, как остановилось время, как все стены и потолки обрушились разом, и как с ужасающим гулом разверзся пол. Как сжигало осознанием, как слышал надсадный заунывный вой нутра и не дыша шёл ко дну. И как крепко в тот момент она его держала. Держала, держала и держала, пока внутри вьюжила метель из полыхающих хлопьев пепла. Тот вечер долго тёк в полной тишине: Ульяна позволила ему остаться одному, находясь рядом. А когда силы на вопросы появились, осторожно подбирая слова, рассказала, что случилось всё ещё с шестого на седьмое. Что сама она узнала об этом лишь седьмого днём, когда, отчаявшись дозвониться, поехала проверить и сообщить хорошие новости лично. По рассказам соседей, нашли баб Нюру рано утром – женщина, что живет этажом выше. Ещё Ульяна призналась, что баб Нюра однажды обмолвилась ей, будто совсем не боится старухи с косой, только мук совести на смертном одре, когда уже ничего нельзя будет исправить. А ещё – что точно знает: ушла бабушка с совестью чистой. И тогда же Уля произнесла фразу, скрытого смысла которой Егор пока так до конца и не постиг: мол, что свою любовь баб Нюра успела передать ей, так что в ней теперь – за двоих.

От Ули же впоследствии выяснилось, что об аварии баб Нюра знала. На этот вопрос ответ он получил не сразу – кажется, Ульяна не желала селить в нём чувство вины. Но юлить не стала, за что спасибо. С тех пор Егору не дают покоя разные мысли. Например, о том, сколько важного не успел баб Нюре сказать. О том, что как ни пытайся отсрочить момент, как ни спасай и ни спасайся, он неизбежно придёт. Изношенное сердце всё-таки не выдержало. О том, как ему повезло её узнать, как много она смогла ему подарить. Ведь на долгие годы стала ему семьёй. А еще – о том, что между окончанием одной жизни и началом другой прошло несколько часов. И ему сложно убедить себя в отсутствии связи.

За зиму им удалось найти могилу. Так что его следующий пункт назначения – Востряковское кладбище.