Соседка

Возвращение в Гренобль означало возврат к действительности. И Арлетт вновь почувствовала себя плохо. Вместе с неприятными мыслями ее часто мучили головокружение и рвота. Ей не хотелось никуда выходить. Но Тома скучал, и его было жалко. В конце концов, ребенок ни в чем не виноват.

Погода стояла чудесная, и Арлетт согласилась сводить его на корт. Бернар работал в этот день.

— Я заеду за вами часов в шесть.

— Мы надеемся, — Арлетт взяла за руку Тома.

Бернар подал им сумку с теннисными принадлежностями.

— Слушайся маму, Тома, — он поцеловал ребенка, подошел к Арлетт.

Арлетт похлопала его по плечу, но не ответила на его поцелуй.

— Идем, Тома.

— Не убегай от мамы, слышишь? Веди себя хорошо, — Бернар давал указания им вслед.

Немного постояв, проводив их взглядом, он направился было к машине, но знакомый голос окликнул его.

Он увидел мадам Жюво. Опираясь на свою трость, она спешила ему навстречу. Выражение лица было встревоженным и серьезным.

— Добрый день, Бернар.

— Здравствуйте, мадам. Очень рад видеть вас.

Ей было не до любезностей, и она быстро переменила тему разговора.

— Я терпеть не могу вмешиваться в чужие дела, — сказала она, взяв его под руку и отводя в сторону, — но должна поговорить с вами о Матильде.

— О нет, мадам! — Бернар замахал руками.

Он только-только стал приходить в себя. С большим трудом удалось наладить отношения с женой. Все образовалось, а тут опять…

— Я ничего больше не хочу слышать об этой женщине.

— И тем не менее, я скажу вам, — мадам Жюво была настроена решительно и не собиралась отступать. — Я сегодня была в больнице. Ей совсем плохо.

Это было новостью для Бернара. Он ничего не знал ни о ее болезни, ни о больнице. Да, где-то с неделю ее не видно во дворе. Но он не думал, что что-то случилось. Утром он видел Филиппа, они поздоровались. Тот уезжал куда-то на машине. Но ничего особенного Бернар не заметил.

— Может быть, вы навестите Матильду? Немного успокоите ее, а? — в голосе мадам Жюво были настойчивость и холодок.

Вероятно, она несколько разочаровалась в Бернаре. Он оказался таким же, как и все мужчины. Сначала вскружил голову несчастной женщине, а потом струсил и подался в кусты.

— Послушайте, я знаю Матильду больше, чем все вы. Наверное, я единственный в мире, кто ей ничем не может помочь.

— Вы не правы. Из этой истории вы выбрались. А Матильда нет.

Где-то в глубине души мадам Жюво понимала Бернара. Как-никак он имел семью, тем более жена ждала ребенка. Оставить их было бы неслыханной жестокостью. Но и поступать так с Матильдой было не менее жестоко и подло. Эта женщина была очень симпатична мадам Жюво. Возможно, как никто другой она понимала ее чувства, потому что пережила похожую трагедию. Мадам Жюво знала, что такое любовь и какой безрассудной бывает она, поэтому глубоко сочувствовала Матильде и не могла ее не защитить.

Но Бернар не хотел ничего слышать. Он не любил, когда посторонние люди вмешивались в его жизнь. При всем уважении к мадам Жюво этот разговор ему был неприятен и раздражал его.

— Не настаивайте, хватит с меня, — отрезал он и поспешил к машине.

Мадам Жюво с неприязнью посмотрела ему вслед. Нет, он ни чем не отличался от других мужчин. Она в нем глубоко ошиблась, хотя считала, что видит людей насквозь. «Век живи, век учись», — сказала она себе.

Ни в чем и ни в ком нельзя быть уверенным абсолютно. А она всю жизнь доверяла людям.

И вместе с тем, она не винила его. Жизнь слишком сложна и порой не так просто во всем разобраться.

Мадам Жюво медленно двинулась к кортам.

* * *

Всю дорогу Бернара не оставляли тревожные мысли. Он понимал, что говорил слишком сухо с мадам Жюво. Она не заслуживала этого. Да и по отношению к Матильде… Он не прав. В конце концов в случившемся была его вина. Как ни тяжело, но он должен это признать. Ему сразу нужно было вести себя иначе, взять себя в руки, быть мужчиной, наконец, а не слюнтяем. Он чувствовал, что вся эта история не кончится добром. К тому же прекрасно знал Матильду, ее легко ранимую душу, слабые нервы.

Безусловно, его поведение теперь выглядело как предательство. Он не знал, что ему делать, как быть, только твердо был уверен в том, что так поступать нельзя.

* * *

Бернар работал в ночную смену. Беременность Арлетт предвещала новые расходы, и им требовалось больше денег. И теперь два раза в неделю он работал по ночам. Эти смены хорошо оплачивались, и физически крепкому и закаленному организму Бернара отнюдь не вредили.

— Первый причал освободить! Первый причал освободить!

Бернар вылез из танкера. В своей рабочей одежде — дутой непромокаемой куртке и таких же штанах — он казался еще более неповоротливым и огромным.

— Ты меня звал? — спросил он диспетчера.

— Тебя спрашивали.

— Кто?

В такой час посетителей обычно не бывало.

— Не знаю. Он ждет тебя вон там. — Танкер шестнадцать-десять на третий причал.

Несколько удивленный, Бернар поплелся в инструкторскую. Какое-то недоброе предчувствие появилось у него.