Едва дождавшись конца занятий, Леля, к огромному разочарованию Генки, сразу поспешила домой. Правда, мысль, пришедшая ей в голову ночью, после ее кошмара, уже не казалась такой уж разумной. Но, все же она решила проверить свое предположение.
– Здравствуйте!
– Здравствуй, Леля, – Нели Михайловна приветливо улыбнулась.
– Нели Михайловна, а Вы не знаете, почему Николай Борисович вдруг так неожиданно переехал? Просто, мы с ним встретились летом, накануне моего отъезда на юг, и он ничего не говорил о переезде. Да и до этого ни разу.
Женщина пожала плечами.
– Да откуда же мне знать. Мы с ним и виделись-то пару раз, когда вопросы с квартирой решали.
Любопытство свойственно всем. Нели Михайловна немного понизила голос.
– Но, знаешь, он и впрямь, как мне показалось, хотел, как можно быстрее решить этот вопрос. Даже немного уступил. – Она кивнула с удовлетворением.
– А сам он теперь живет в вашей квартире?
– Нет, что ты, – соседка улыбнулась. – Мы-то трехкомнатную квартиру меняли. Сын женился, вот и решили разъехаться. Что я буду молодым мешать? – Нели Михайловна снова покивала головой. – А Николаю Борисовичу зачем трехкомнатная? Он один, да и откуда у него такие деньги? Нет, у нас там был какой-то сложный обмен с продажей, в котором участвовало сразу несколько квартир. Всем занималась девушка риэлтор. Такая деятельная, активная! Все очень быстро устроила. Даже не представляю, как она все везде успевала. Всем же нужно угодить, у всех свои причуды, капризы. Да и бумаг, сколько оформить нужно. Ужас! – восхитилась Нели Михайловна способностями молодой риэлторши. – Одним словом, куда переехал Николай Борисович, я не знаю. – Она хитро посмотрела на Лелю. – Но, я вижу, ты очень хочешь его найти. Думаю, я могла бы тебе помочь, – Нели Михайловна рассмеялась. Ее даже начала увлекать эта игра с «розыском» так внезапно и даже, возможно, немного таинственно, сменившего место жительства Николая Борисовича. Нели Михайловна с торжественным видом взяла с тумбочки, стоявшей возле входной двери, конверт. – Вот! Ему пришло письмо. Когда он в следующий раз позвонит, я попрошу дать мне его новый адрес, для того чтобы я могла переслать ему письмо. – Глаза старушки радостно заблестели от того, что она так хитро все придумала. Она выглядела как ребенок, готовящийся открыть подарки, найденные под елкой. Кивнув Леле с видом заговорщицы, она сказала: – Потом я тебе обязательно расскажу.
– Спасибо, – поблагодарила Леля свою «сообщницу».
Глава 25
1999г. январь
Зрачок так сильно расширен, что светло-серая радужка почти не видна. Он непрерывно движется, не останавливаясь ни на секунду. Время от времени, он почти закатывается под верхнее веко, при попытке посмотреть вверх. Она лежит на животе. Голова повернута набок. Из этого положения можно увидеть только небольшое пространство справа и сверху. Веко дрожит, но она ни на секунду не позволяет себе закрыть глаза, как только веко опускается, она тут же снова открывает глаз и зрачок продолжает вращаться и метаться из стороны в сторону. Потому что совершенно невыносимо оставаться в полном неведении того, что происходит вокруг. Неведение – самое страшное. Над верхней губой выступили крошечные капельки пота. Она пытается мотать головой, пытается закричать. Рот стянут шарфом, завязанным как удила у лошадей, и поэтому вместо крика получается только мычание и тонкий писк. Тело дрожит, маленькие, едва заметные золотистые волоски, покрывающие его, встали дыбом. Она отчаянно пытается освободить руки и ноги. Перебирает пальцами, пытается вращать запястьями. Она не может остановиться. Все существо превратилось в один большой сгусток страха. Он полностью владеет ею, кроме него ничего не осталось… Почувствовав, как холодная сталь касается кожи, она на мгновение замирает, напрягается, как пружина, а потом изо всех сил принимается вновь рваться на свободу, извивается всем телом, мычит, визжит. Из груди вырывается хрип. Она фыркает, ноздри раздуваются. На мгновение ей начинает казаться, что у нее получится. Мужчина склоняется к ее лицу. У него страшные глаза. В них нет чувств. Никаких. Только пустота. Холод. Смерть. Лезвие ножа надрезает кожу. Сначала неглубоко. Она дергается. Она уже не мычит. Издаваемые ею звуки теперь больше похожи на непрекращающийся вой. Она задыхается. Зрачок закатывается под веко, и так и остается под ним. Она больше не пытается рассмотреть что-то вокруг себя, это уже не имеет для нее значения. Ничего уже не имеет значения. Она понимает, чувствует, что это конец. Дальше уже ничего не будет.
Кончики пальцев осторожно проводят по застывшей щеке. Губы растягиваются в улыбке. Тело расслабляется, ощущает приятное покалывание маленьких, разбегающихся по нему, иголочек. Из груди вырывается стон. В глазах дрожат слезы. Великолепно…
–
– Сука! – Абдурахманов со всей силы шарахнул кулаком по стенке ракушки. Стоящий в стороне, бледный хозяин гаража подскочил и испуганно уставился на следователей.
– Тише, ты, а то будет у нас к трупу еще инфаркт, – сказал Ерохин.