– Саня, в нашей работе мы все порой проходим мимо чего-то, не понимая важности того, что кажется просто глупостью или ерундой. Не всегда даже многолетний опыт может помочь разобраться. Мы – люди. Мы не можем отвечать за все, что происходит вокруг. Видишь, я, например, стал изъясняться как какой-нибудь аристократ на светском приеме. Все наши сдвиги – побочный эффект от чертовой работы. Она отравляет нам душу, меняет нас, как бы мы ни старались держаться отстраненно, не пропускать все через себя. Но кто-то, как ты сам сказал, должен этим заниматься. Мы, в силу возможностей и сил, стараемся сделать мир хоть чуть-чуть лучше. Именно для этого мы изо дня в день окунаемся во все это дерьмо, и чтобы не рехнуться, уверяем сами себя, что нас это не трогает, нам все равно, что все это просто работа. Думаю, никто бы не стал всерьез воспринимать девчонку, которая говорит, что маньяк ваш общий сосед. Даже слушать бы никто не стал.
– Я бы мог взять у нее эти ее записки, хотя бы просто, чтобы она отвязалась. Но я злился. На Марину, на себя. На весь мир…
– Если бы ты взял у нее вот этот блокнот, с очаровательным медвежонком на обложке, – Абдурахманов потыкал пальцем в изображение мишки Тедди, сжимающего в лапах красное сердечко, – чтобы она отвязалась, ты бы выкинул его в помойку, не читая. Разве нет? – Абдурахманов улыбнулся. – Даже я, при всей своей любознательности, не стал бы читать бредовые записки девчонки, живущей по соседству. Не вини себя, Саня. Если начнешь терзаться по этому поводу, не сможешь дальше заниматься своим делом. Сломаешься, ты же знаешь.
Ерохин продолжал смотреть в окно на колышущуюся прямо за ним верхушку клена, на кусок неба, резко контрастирующего с белой рамой. Нелегко прощать собственные ошибки. Особенно, когда ценой этой ошибки, вполне могла стать человеческая жизнь.
– Чего там начальство? – немного справившись с собой, спросил Ерохин. Абдурахманов развеселился.
– Шеф так орал, что мы никого не поставили в известность и поехали вдвоем, что мне кажется, я хуже слышать стал.
Ерохин усмехнулся.
– Сказал, чтобы ты, как следует, лечился, и чтобы на работу не торопился, потому, что убивать недолеченого сотрудника ему будет неловко. – Абдурахманов радостно заржал.
– Понятно. Премии за поимку маньяка не будет, – Ерохин улыбнулся.
– Скорее, пенсия по инвалидности. Если выживем, конечно. – Абдурахманов покачал головой. – Вот чего за жизнь у нас? Не можем поймать преступника – плохо. Поймали – снова плохо. Одни сплошные стрессы.
– Ладно, главное, что поймали.
– Если бы девчонки там не было, я бы его убил, – уже без тени улыбки сказал Алексей. – Там было темно, я боялся в кого-нибудь из вас попасть, иначе я бы сразу выстрелил. Я когда дверь выбил в его квартиру, он от меня через окно смотался, представляешь. Такой шустрый оказался. Прямо акробат. А по виду и не подумаешь. Мелкий такой, невзрачный, прямо чмыреныш. Думал что, прибил гниду, когда по башке его шарахнул пистолетом. Так эта сука живучая оказалась, жуть просто. Уже в скорую на своих двоих шел. Я, пока смотрел, как его выводят и в машину сажают, сидел и думал только о том, чтобы не сорваться и не выстрелить. Наверное, я и сам, тоже психопатом стал на этой работе. Порой так накатывает.
Ерохин кивнул на лежавший, на одеяле блокнот.
– Как она?
Алексей пожал плечами.
– Да нормально. В Питер собирается. Учиться. Что-то там с изучением океанов связано. Интересно, наверное. – Он вздохнул. – Может, правда, бросить на х…р эту работу. Выучиться на какую-нибудь нормальную специальность и жить по-человечески? Не сталкиваться постоянно с больными уродами, которые заражают тебя своим безумием.
Ерохин улыбнулся.
– Искать больных уродов тоже кому-нибудь нужно, сам сказал. Даже, если не всегда получается. И если не всегда хочется.
Глава 33
2000г. сентябрь
Леля вышла из здания института. Перед ней, как распахнутая книга, лежал город. Не похожий ни на тот, в котором прошло беззаботное детство и самое начало юности, ни на тот, в котором она впервые узнала, что такое боль, переживания и что такое любовь. Этот город казался более строгим, пропитанным какой-то неуловимо-утонченной атмосферой аристократической сдержанности. Он был для нее пока еще незнакомцем. Но незнакомца можно полюбить, она это знала. Можно даже привязаться к нему всем сердцем. Леля вдохнула полной грудью по-осеннему влажный, свежий воздух. Она свободна. От всего. Впереди жизнь. Впереди только хорошее, светлое и радостное. Разве может быть иначе?
– Привет, – он подошел к ней, улыбаясь, и остановился совсем близко. Можно дотронуться рукой до светлых кудрявых волос. Она прекрасно помнила, какие они на ощупь. Немного жестковатые, густые и очень приятные. Она с удивлением смотрела на него.
– Здравствуйте, Александр Игоревич.
– Мне больше нравится, когда ты называешь меня Сашей, – он улыбнулся.
– Вы были без сознания и не могли этого слышать, – она тоже улыбнулась ему в ответ.