Соседка авторитета

Остался Макс, который уже наверняка сидит в какой-нибудь завшивевшей камере УБОПа, и странный заместитель областного прокурора по имени Вадим Андреевич, который мне сначала понравился, а потом – нет. И это все, что у меня сейчас есть. Ну, если не считать кучи теплого шлака под попой. Хорошо еще, Макс купил приличную одежду. Еще в кармане есть двести рублей. Ровно столько, чтобы завтра к двенадцати часам приехать в прокуратуру на такси.

Сейчас я даже не вспомню, когда моя голова, отяжелевшая от мыслей, склонилась на руку, и я уснула. Разбудил меня какой-то хлопок.

Вздрогнув от неожиданности, я на всякий случай выставила перед собой руку. Птицы…

Как я боюсь птиц!.. Я с детства не могу переносить, когда меня касается крыло или хвост, оборудованный теми же перьями!! Еще в деревне, куда меня ежегодно отправляли на лето родители, я покрывалась пупырышками, когда ко мне приближалась курица!

А сейчас этих куриц десятки! – они хлопают крыльями, доводя меня этими звуками до исступления, воркуют и нагоняют на меня волны воздуха. И от этого теплого, парного запаха согретых крыльев мне становится просто дурно…

Ни секунды более не задерживаясь, я бросилась к люку, в который проникла ночью. Над головой бились, развевая мои волосы, мерзкие голуби. Быстрее, быстрее…

Вместо того чтобы почувствовать облегчение, я почувствовала такую обиду, что заплакала. Уселась на деревянную лестницу между третьим и вторым этажом и заныла.

Стоит мне посмотреть на эту одежду, окрапленную гуано, мне становится дурно и обидно одновременнно.

– Да что же ты тут воешь-то?

Мне было уже наплевать, кто передо мной. Я смело подняла глаза вверх и увидела маленькую старушку. Она вытирала кончиками платка уголки губ и смотрела на меня смешливым взглядом.

– Голуби обосрали? – Она была очень догадлива.

– Да!! – Я всхлипнула и уронила лицо на локти.

– Это не беда, – сообщила бабка. – Вот коли бы коровы али люди, тогда другое дело. Ну-ка, красотка, вставай. Пойдем ко мне, там и отмоешь дерьмо. Негоже тебе в таком виде по улицам дефилировать.

Конечно, негоже. Еще более негоже в таком виде прибывать в прокуратуру.

Когда я вышла от участливой старушки, день уже занимался. На часах в коридоре, уходя, я увидела время. Без четверти одиннадцать. Ровно столько, чтобы выпить в каком-нибудь кафе чашку кофе и вовремя приехать к Вадиму Андреевичу.

Чувствуя во рту кислятину от «Пеле», единственного из имеющегося ассортимента кофе в ближайшем к прокуратуре кафе, я тщательно приводила свою одежду в порядок. Нечего и говорить, что, убегая из квартиры Макса (о нем я подумала сразу, едва проснулась на чердаке, потом мои мысли сбили голуби), я не прихватила с собой вещей, посредством применения которых можно было сделать себя чуть краше. Ну, как теперь к этому Вадиму Андреевичу не накрашенной идти? Я сейчас выгляжу, как жена, уже вставшая с постели, но не дошедшая до ванной.

– Можно? – спросила я после короткого стука. Поскольку ответа не последовало, я просунула в проем голову. – Можно, Вадим Андреевич?

– Да, заходите! – он наконец-то меня и услышал, и увидел.

Почему он на меня так смотрит? Такое впечатление, что он бесится. Что я ему-то сделала?!

– Как провели ночь?

– Отлично, – нашлась я. – Моя мама печет чудные пирожки и взбивает восхитительную перину. Едва не проспала.

– Ваша мама в Венанаеба… Черт, – он смутился и заглянул в свой ежедневник. – В Ве-на-ляби-наяль-бе. Пресвятая Богородица, это у вас, как у нас – Дубровка?

– Я из ваших, а не из ихних, – обиделась я за папу. – А в остальном вы правы. Пришлось всю ночь просидеть на загаженном голубями чердаке, и сейчас чувствую себя, как после состоявшейся во всех отношениях гулянки. И я не знаю, что мне делать дальше…

Пока говорила, все пыталась заглянуть в ежедневник, из которого он почерпнул название выбранной папой для постоянного места жительства деревеньки. Но по мере того, как заканчивала, мои глаза наполнялись водой и почерк Вадима Андреевича стал расплываться.

По привычке пошарив по карманам, я ничего не нашла. Когда же вытерла глаза ладонями, передо мной лежал платок. Чистый, белоснежный, как из рекламы «Тайда». Осторожно стянув его со стола, я зажала платок в кулак и посмотрела на Вадима Андреевича.

А он, склонившись над столовой тумбой, выдернул из пачки лист бумаги.

– Пишите заявление.

– О чем?

Опять этот взгляд. Кажется, я его сильно разозлила пистолетом.

– О том, что три последних дня вашей жизни очень сильно отличаются от всех предыдущих. Обязательно укажите, нравится вам это или нет. И еще одно. Вы, как я понимаю, человек высоких понятий. Например, не считаете возможным поступать с другими так, как они поступают с другими…

– Я ошибалась, – как можно тактичнее перебила его я. – Я хочу, чтобы кто-то ответил за эти три моих дня.

– Насколько сильно хотите?

– Очень хочу! – кажется, я даже сжала зубы.

– Посадить бы их, правда?

– Поглубже! – воскликнула я, понимая, чего добивается прокурор. – Вы хотите, чтобы я сделала заявление с просьбой привлечь виновных к уголовной ответственности?

– Максим рассказывал мне, что вы умная женщина…