Она хочет покончить с этим, понежиться в ванной, отдохнуть, но на пути к ванной комнате её останавливает стук. Не в дверь, а в стену.
Подойдя ближе, она смотрит на пустой участок стены, мгновение колеблется и говорит:
— Да?
— Тонкие стены.
Она почти слышит смех в его голосе. Гермиона понимает, что Малфой находится по ту сторону стены, по тому, как чётко звучат слова. Но его голос звучит отдалённо, словно приглушённый водой.
Он снова говорит.
— Ты в порядке? Хочешь печенье?
Мерлин, она задаётся вопросом, слышал ли он всё сказанное? Учитывая то, как она подслушала подробности его ссоры с бывшей невестой за несколько недель до этого, она не сомневается в этом.
Она прислоняется спиной к стене и сползает вниз, чтобы сесть на пол. Подтягивает колени к груди и упирается затылком в стену.
— Я в порядке, спасибо. Хотя от печенья я бы не отказалась.
Мгновение спустя она слышит негромкий смех, и он на её уровне. Она думает, что он тоже может быть на полу.
— Мне придётся испечь партию.
Его голос звучит немного отчётливее, и она не в первый раз задумывается, почему стены такие тонкие. А может, он просто произнёс заклинание, чтобы они могли лучше понимать друг друга.
Это странно, когда они живут по соседству друг с другом, но по какой-то причине это её интригует. Он часто смущает её, когда они разговаривают лицом к лицу. Возможность слышать, но не видеть его приятно греет её кожу, и она чувствует, как по позвоночнику пробегает дрожь храбрости.
Девушка пытается представить его по другую сторону стены.
— Ты не обязан этого делать, — предлагает она с запозданием. — Но если бы ты согласился, я бы не отказалась.
Малфой напевает у стены, и этот звук проникает прямо в её сердце. Она сжимает ноги вместе.
— Я думал о красном бархате. О его насыщенном, благородном цвете.
Она чувствует желание, когда слышит низкий тембр его голоса.
— Благородный — звучит хорошо, — отвечает она, позволяя векам дрогнуть.
— Кто это был, Грейнджер? Я должен надрать ему задницу?
— Нет, — сразу же отвечает она, хотя нотки заботы в его словах что-то в ней пробуждают. Она не уверена, что они настолько близки, но, как ни странно, когда их разделяет стена, ей легче открыться. — Это был бывший. Надеялся возобновить отношения, — она понижает голос и добавляет, не зная, сможет ли он услышать: — Всё это — несусветная чушь.
Тишина на мгновение служит ей ответом, прежде чем она слышит, как Малфой прочищает горло.
— Кажется, он идиот.
— Да, — говорит она, выпуская длинный вздох и прижимаясь к стене. — Он может быть таким.
— Он тебе ещё дорог?
Несмотря на то, что голос Малфоя по-прежнему немного приглушён, она слышит интерес. Груз нерешительности в вопросе, погребённое в банальности.
— Нет, — её сердце бьётся чуть быстрее, когда она спрашивает: — А ты расстроен из-за сорванной помолвки?
Гермиона не может понять, каким образом этот разговор влияет на неё, но глубокий гул его голоса восполняет отсутствие зрительного образа.
— Нет, — отвечает он с лёгкой усмешкой. — Нет, мне всё равно. По правде говоря, мне трудно открыться кому-либо.
Она поражается, как много для него значит то, что он делится с ней подобными проблемами. Её следующий вздох становится чуть более неровным.
— Мне тоже, честно говоря, — говорит она в стену. — После войны было трудно разговаривать с кем-либо, не…
Она прерывается, внезапно вспомнив, к кому обращается, и её щёки заливает румянец от смущения.
— Полагаю, — говорит он, как бы истолковывая то, что она хотела сказать, — все от тебя чего-то хотели.
— Да.
Малфой молчит долгое мгновение, затем она слышит тихий стук, как будто он прислонил голову к стене.
— Вот в чём дело, Грейнджер. Раньше я понимал, каково это. А теперь… ну, никто не хочет иметь ничего общего с бывшим Пожирателем смерти, понимаешь?
Слова вырываются прежде, чем она успевает их остановить.
— Я не вижу тебя таким.
Она хотела бы посмотреть на его лицо, на беспокойство в его серых глазах, на ухмылку, за которой он выстраивает свою защиту. Проводя пальцами по гладкой стене, разделяющей их, Гермиона ждёт, затаив дыхание.
— Спасибо.
Она почти видит призраков, которые витают в пространстве между их словами, когда он наконец говорит:
— И если уж на то пошло… все эти люди были идиотами. Ты больше, чем та роль, которую ты сыграла в войне.
Гермиона размышляет, не являются ли его рассуждения более подходящими для описания его самого, нежели её. Какая-то часть её души хочет открыться ему, найти ту связь, которой она так долго жаждала. Уже несколько месяцев она чувствует, как любопытство перерастает в интригу и переходит в нечто большее. Что-то похожее на желание. Неоднозначное и манящее.
— Спасибо, — говорит она в сторону стены, криво улыбаясь. — Это странно, знаешь ли.
— Может быть, это правильно.