Соседский ребенок

Но что еще, черт побери, мне оставалось делать? Игнорировать все? Надеяться, что все рассосется само собой? Если Доминик действительно так поступил, значит, он заслуживает наказания, но страдать от ужасных последствий будем мы с Дейзи. Я опять стою в кухне, возле мойки, и в окно смотрю на сад. Все выглядит таким мирным и идиллическим. Таким спокойным. Совершенно противоположным тому, что творится у меня в душе.

Хотя Паркфилд, если я его хоть немного знаю, любит свою драгоценную карьеру гораздо больше всего остального. Он не заявит на Доминика в полицию, так как постарается избежать скандала. Нет, ему удобнее придерживаться мысли, что отец – Каллум.

Я не знаю, почему я стою на кухне. Зато я знаю, что нужно делать. Нужно встретиться лицом к лицу с мужем. Но я оттягиваю этот момент. Если Доминик во всем признается, мне придется смириться с тем, что моему браку конец. И у меня не будет иного выбора, кроме как уйти от него и воспитывать Дейзи одной. Я не хочу такого поворота.

«Пожалуйста, не допусти этого».

Горло сжимает спазм, глаза обжигают слезы. Но я должна оставаться твердой. Должна.

Глава 35

Я криво паркуюсь на площадке перед домом своих свекра и свекрови. Оставляю машину рядом с машиной Доминика, и глубокая царапина на краске служит мне ярким напоминанием о случившемся. Как будто мне нужно это напоминание! Вылезаю из машины, провожу пальцами по царапине и чувствую под подушечками ее неровные края. Представляю, как Каллум, удовлетворяя свой гнев на Доминика, раздирал ключом идеально гладкую поверхность. Если Доминик скажет, что все это правда – что у него была связь с дочерью соседей, – возможно, я дополню царапину еще одной, на другом боку машины. Или, вероятно, сделаю то, о чем так мечтает Каллум, – «подвешу эту гнусь за яйца».

Набираю в грудь побольше воздуха и провожу рукой по волосам. Дело мне предстоит непростое. Прежде чем мне удастся поговорить с Домиником, мне придется пробиваться через его родителей. Уже представляю их осуждающие взгляды, прикрытые сухой вежливостью. Однако я не могу допустить, чтобы их суждения увели меня в сторону или вселили в меня угрызения совести за то, чего я не совершала. Прохожу по дорожке и звоню в дверь.

Слышу внутри смех. Приближающиеся шаги. Опять смех. Дверь открывается. Это Одри при полном макияже, в фартуке марки «Эмма Бриджуотер» поверх цветастого платья до колен. Ее лучезарная улыбка уступает место потрясению, когда она видит меня.

– Ой, Кирсти. Мы… гм… не ожид… Не бери в голову, входи, дорогая, входи.

Прохожу в богато обставленный холл. В ноздри ударяет запах жарящегося мяса, и я вынуждена сдерживать рвотный позыв. В доме страшная жара, но боже упаси, чтобы Джефф и Доминик не получили на воскресный обед жареную баранину с затейливым гарниром.

– Я приехала поговорить с Домиником.

Из глубин дома доносится мужской смех. Приятно слышать, что муж весело проводит время.

Одри поджимает губы, а потом, понизив голос, говорит:

– Думаю, тебе, дорогая, нужно дать Доминику какое-то время. Все это стало для нас шоком – твой срыв, вчерашний неприятный инцидент. Дай ему день или два.

Я сдерживаю свой сарказм. Если бы она знала, что учудил ее драгоценный сыночек, она, возможно, была бы меньше склонна к критике.

– Я ненадолго, – говорю. – Мне просто нужно поговорить с ним.

– Ну, мальчики смотрят соревнования по атлетике. Давай ты пройдешь на кухню и поможешь мне с обедом. А поговоришь с ним потом.

– Где Дейзи? – спрашиваю. Мне безумно хочется прижать ее к груди.

– Ах, наша замечательная малышка спит в своей комнате наверху, – отвечает Одри.

«В своей комнате». С каких это пор у Дейзи здесь появилась своя комната?

– В какой комнате вы ее положили? – спрашиваю я. – В комнате Доминика?

– Нет, дорогая. В маленькой спальне. Она идеально подходит для нее, в ней прохладнее, чем в остальных, потому что она выходит на север. Детям вредно, когда в комнате душно и жарко.

Я игнорирую этот завуалированный упрек.

– Ясно. Тогда поднимусь и посмотрю, как она. – Делаю шаг к лестнице позади нас.

– Как я уже сказала… – Одри костлявой рукой хватает меня за разбитое предплечье, заставляя меня поморщиться от боли, – Дейзи спит.

Я имею полное право поднять шум и настоять на том, чтобы увидеть дочь, но не хочу устраивать сцены до того, как поговорю с Домиником. Мне требуется вся сила воли, чтобы уступить. Сникнув, я отворачиваюсь от лестницы. Сейчас я больше, чем когда-либо, нуждаюсь в разговоре с собственным мужем.

– Ладно, пусть так. А сейчас мне надо поговорить с Домиником. Боюсь, соревнования ему придется досмотреть позже.

– Вот и хорошо, – говорит Одри, выпуская мою руку. Ее глаза расширяются, когда она замечает синяки и царапины. Судя по всему, она хочет что-то сказать по этому поводу, но решает промолчать. – Иди в гостиную, дорогая. Я позову Доминика.