Сошествие/Descensus

Брак Луи и Катрин не был браком лишь по расчёту. Катрин умеет любить твердил Луи, но со временем, уточняя себе самому, что любить она умела только саму себя. Впрочем ион со временем тихо и исподволь сумел свести семью с опасной карусели любви на спокойные рельсы взаимного уважения, и научился не обращать внимания на истерики жены, увы, всё более шумные и всё более частые. Рождение детей – сначала сына, потом дочери оправдало их брак в глазах Альбера Огюста, который назначил внуков наследниками и продолжателями традиций семьи. Они удались, сын в мать, а дочь – в отца, но воспитывались дедом, который расписал их жизнь ещё в тот период, когда дал согласие допуская, чтобы де Вилье стал частью династии Огюст. Дети не особо обращали внимание на отца, иногда стыдились и жалели его, особенно когда он сидел в приёмной деда, покорно ожидая разрешающего войти жеста или кивка.

Прилежание, особенность, которой славился де Вилье и которая служила ему рекомендацией, придавала ему самому чувство важности, а форма, которую он носил – давала ощущение значимости и силы. Но всё это не работало в семье. Да и сам де Вилье понимал, что в нем нет особых талантов. Организованный, трудолюбивый, умеренно храбрый, он бы достиг карьерных высот и без посторонней помощи. Глядя на свои погоны полковника он частенько задавался вопросом: что было бы, выбери он другой путь, хотя и понимал, что ставить такой вопрос уже поздно и человек выбирает лишь единожды, а после этого за него выбирают другие.

Сейчас де Вилье получил задание, после выполнения которого на мундиры пришивают генеральские звёзды. Нужно было лишь найти людей.

– Я найду их – произнёс полковник, погасив сигариллу Cohiba после двух ровных, тщательно выпущенных кругов дыма. Я найду их там, где никто не заметит исчезновения нескольких человек. И, что самое главное, там, где никто никаких вопросов задавать не будет. А будут ли они белыми людьми в чёрной Африке – кому какое дело. Югославия, или то, что от неё осталось ныне – доступный и неисчерпаемый источник пушечного мяса. Белого мяса, искусного в военных делах, готового пойти туда, куда скажут, и там скончаться тихо и без свидетелей.

– В любом случае, пускай это будут сербы, – полковник улыбнулся своим мыслям. – Они проиграли столько битв, что охотно вынесут на ещё одно поражение. – Беатрис! – позвонил он. – Закажи мне встречу с Кукловодом на старом месте и купи какой-нибудь подарок для Катрин, у неё завтра день рождения. Трубка упала на телефон не дожидаясь ответа, в котором не было необходимости, а де Вилье, решив на некоторое время сложный вопрос, вытащил из кармана зеркальце и начал изучать предательскую плешь на макушке.

Под медной иконой Святого Николая, прибитой гвоздями к стене сидели Срджан, Мрджан и Младжан[1]. Сидели и пили невнятного происхождения сливовицу, запивая её тёплым пивом Нектар из Баня-Луки. Сидели и пили в буфете Барсук, который держал хозяин по имени Миле. Постоянные, зачастую и вовсе единственные гости, они засиделись сегодня, и не обращая внимания на сонные взгляды Миле, всё заполняли раз за разом пепельницу окурками и всё увеличивали батарею бутылок на столе, покрытом клетчатой хлопковой тряпкой в клетку, которую лишь при богатом воображении можно было бы назвать скатертью. Буфет был крошечным, состоящим лишь из замызганной барной стойки, трёх столов и прилагающихся к ним разномастных стульев. Стойка, за которой стоял всё время чем-то занятый хозяин Миле, скрывала от глаз гостей обрез двенадцатого калибра, хотя иногда и ножки от стола было достаточно для усмирения гостей, которые схлестнулись в споре или просто затеяли драку от скуки. Из двух колонок древнего Grundig с перебоями хрипела музыка, прерываемся выпусками новостей и спортивными комментариями. Стены украшали чучело фазана, вытертая временем волчья шкура, оскалившийся барсук, прибитый к ветке, который и дал название этому заведению, а также календарь пивоварни из Баня-Луки и постер футбольной команды Борец, которая в 1987 г. в Белграде выиграла кубок им. Маршала Тито в матче против Красной звезды.

Крупные, коротко стриженные, с первой проседью, может чуть гуще, чем следовало в их тридцать лет, одинаковые в надетых на них тёмно-зелёных кожаных турецких куртках, купленные в лучшие времена, они были похожи друг на друга как близнецы. Окурки от сигарет Поинт они кидали на пол, поскольку переполненные пепельницы некому было вытряхнуть и вели беседу, обращаясь больше к опустевшему залу буфета, чем друг к другу. Казалось, что они собрались вместе случайно и находятся здесь против свой воли. В их взглядах и жестах ничего не выдавало тот факт, что они провели в одной траншее, если не самую лучшую, то большую часть свой молодости. Три бывших офицера армии Республики Сербской здесь в буфете тратили выручку, заработанную продажей футболок с кривыми надписями и средств гигиены – прокладок и туалетной бумаги.