Сошествие во Ад

У Аделы осталось ощущение, что ее просто вытолкали вон. В их отношениях и раньше хватало пикировки и скрытой борьбы за лидерство, но сейчас в голосе Хью ей послышалось что-то новое. Эти властные интонации!.. Адела разозлилась еще больше, забыв и жару, и Паулину, и Стенхоупа. Нет, с этим надо разобраться, и лучше – в самое ближайшее время! Она никому не позволит командовать ею. В первый момент она просто растерялась, но потом в голове у нее словно что-то щелкнуло. «Я должна с ним справиться, – подумала она, – и я могу с ним справиться». Если она собирается замуж за Хью – а она думала, что собирается, – придется либо сдаться, либо сделать вид, что сдалась. Ладно. Она уступит, а там – поглядим! Адела и мысли не допускала, что на свете может быть такая сила, которой ей, Ад еле Хант, возможно, придется подчиниться. Даже миссис Парри не удавалось навязывать ей свое мнение. Адела всегда отличалась неуступчивым характером, она точно знала, что она права, а мир – нет. И она собиралась справиться с миром… со Стенхоупом, с миссис Парри, а уж с Хью и подавно. Они ждут от нее, что она либо заартачится, либо подчинится, либо начнет искать компромисс, а вот и нет! Они просто не поймут, как и что она будет делать. Ишь ты! «Скажи, что это ради тебя… Да не ради меня, а для блага других! Ну, и для моего тоже». Разве она виновата, что они сами не понимают собственного блага? Она же Принцесса, ну вот она с ними и справится: и с Сыном Дровосека, и с этим Хором… ладно, пусть он будет Хором Листьев, если им так хочется. А ее дело – проследить, чтобы эти самые листья правильно падали. Хитрость лучше истины, ибо хитрость и есть единственная истина. Вот… последнее действие… надо играть… От жары трескается земля, голова, сам воздух. Ладно. Вперед, на сцену! А завтра Паулина поговорит со Стенхоупом, никуда она не денется!

Паулина смотрела, как Принцесса идет по сцене. Теперь ход спектакля уже не зависел от нее. В какой-то момент ей было очень важно ощутить свое родство с сюжетом, полную включенность в него, но сейчас можно смотреть со стороны. Это ощущение вернется, когда в нем возникнет нужда. Теперь так будет всегда. Она испытала родство со своим дальним предком, потом с тем прохожим, что спрашивал у нее дорогу на Лондон, с бабушкой – все они жили в тишине, сгорающей на огне любви. Сама тишина была огнем. Тишина вырвалась из огня в танце, пламя метнулось вверх, и листья занялись пламенем. Теперь все актеры стремились к концу пьесы, а конец стремился к земле, а земля стремилась к нему навстречу. Слова стали жизнью тишины, и хотя они звучали в ней, они нарушали ее не больше, чем бесконечные частицы творения нарушают вечное созерцание Господа. Тишина царила в мире, она все подчинила своей воле: пламя и листья, живых и мертвых, актеров и зрителей. На сцене заканчивался последний танцевальный этюд: вот актеры разошлись, сошлись снова – на скольких же репетициях они это делали – и опять сошлись! «Ей, гряду скоро! Аминь. Ей, гряди…» [40] Отзвучали слова Герцога, и огромная сцена опустела. Внезапно опять взревела труба, а затем зазвучал одинокий голос.

Паулина стояла в сторонке и слушала, как Поэт говорит с миром. Питер Стенхоуп, как и обещал, вышел к зрителям в эпилоге.

Случилась только одна небольшая накладка. При первых звуках голоса Стенхоупа миссис Сэммайл сползла с кресла и упала ничком. Весь вечер она была чрезвычайно оживлена, даже мешала немного своим ближайшим соседям, шепотом восхищаясь происходящим на сцене. Когда разразился гром аплодисментов, она сделала попытку присоединиться к ним. Но, казалось, руки ей не повинуются. Выход Стенхоупа был встречен еще более дружными аплодисментами, чем финал пьесы, и вот здесь-то миссис Сэммайл и упала в обморок.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

МОГИЛЫ ОТВЕРЗЛИСЬ

Какие бы значительные события ни потрясали чувства Паулины, казалось, в мире это ничего не меняет. Все шло своим чередом. Как раз во время спектакля из Лондона прибыл ее дядя. Сначала он выслушал объяснения горничной по поводу отсутствия племянницы, потом и саму племянницу. В результате Паулина вспомнила, что всегда недолюбливала дядю.

Маргарет Анструзер похоронили через день под звуки той самой апостольской трубы, которой суждено воззвать мертвых из могил и дать сигнал сотворению небесных тел на Земле.