Соска

На дальней спинке кровати висели чьи-то тренировочные штаны и белая домашняя майка-неделька. Степан, не мешкая, натянул их, удивившись, что предметы туалета оказались впору.

— Сейчас я вам устрою розыгрыш… — пробормотал он, бросаясь к двери. — Тамара! Тома! Тамар…

Степан повернул ручку и осекся на полуслове. Дверь оказалась закрыта. Насколько он помнил, дверь в комнату Велимира не запиралась. На ней просто не было замка!

Степан навалился на дверь плечом. Попробовал ногой. Потом с разбега. Еще и еще. Он бился в дерево, пока не заболело плечо. Ни малейшего люфта. Дверь была заперта так же надежно, как если бы составляла со стеной одно целое.

Степан беспомощно огляделся и вдруг словно прозрел: ни одной вещи сына не было в этом помещении. Не было разбросанных игрушек, не было постеров на стене, не было парты с компьютерами, джойстиком и карандашами. Не было полки с книгами. Кровать, с которой он только что слез, была передвинута к середине комнаты. Спинки ее были высокими, с шариками-набалдашниками как у старых советских коек, тех, что с панцирной сеткой. Да и скрипела она в точности так же.

Само же помещение, вероятно оттого, что было совершенно пустым, казалось гораздо большего размера, чем обыкновенно, хотя и с низким потолком. К тому же оно противно воняло.

Одна из прозрачных трубочек с присоской на конце соскользнула с матраса. Проследив за ней взглядом, Степан увидел, что она сплетается со своими подружками в небрежную косу, очень похожую на блестящую вымытую кишку. Кишка пересекает комнату, прихваченная в нескольких местах скотчем, и исчезает в грубо выпиленной в дверке шкафа дыре.

Степан встал и нерешительно приблизился к шкафу. Вблизи шкаф гораздо меньше походил на тот, что стоял в детской. Дверки были покрыты облупившимся лаком.

Как мы могли поставить такое убожество в комнату Вельки?

Степан напряг память, но вид шкафа в метре от него уже вытеснил воспоминание о шкафе сына.

Внутри «убожества» что-то утробно загудело.

От нехорошего предчувствия засвербело в висках. Протянув руки, Степан ухватился за два деревянных шарика, похожих на головки шахматных пешек, — они служили ручками этому неказистому предмету интерьера. Легкая вибрация передалась на пальцы.

У Степана сразу же вспотели ладони рук

Это всего лишь шкаф! Шкаф с игрушками… Открой его.

Степан резко распахнул дверцы и непроизвольно отпрянул. Вместо яркого винегрета из игрушек Велимира внутри шкафа светились экранами странные приборы с множеством кнопок и надписей. Приборов было много, они громоздились один на один, вот-вот готовые вывалиться наружу. Их совместный гул и вибрация, сливаясь воедино, передавались корпусу шкафа.

Степан в ужасе захлопнул дверки. В последний момент в глаза ему бросилась надпись на одном из аппаратов: «Сделано в СССР».

Степан беспомощно огляделся, не зная, что предпринять. Пленник в комнате сына. Как все это могло произойти за одну ночь? И что теперь делать?

Окно!

Степан бросился к окну. Уцепившись за раму, можно перешагнуть в соседнюю комнату. Карниз был достаточно широким. Один раз Степан это уже проделал, когда сын, еще мальцом, случайно запер сам себя, пододвинув под ручку двери детский стул.

Занавески на окне вроде бы были те же, что и всегда, вот только сильно вылиняли, как будто год провалялись под солнцем в пустыне. Висели они уныло, мертво.

Предчувствуя неладное, Степан резко распахнул их и почти не удивился, увидев решетку, сваренную из стальных прутьев в палец толщиной. Прутья были небрежно замазаны белой краской, но от этого не казались более сговорчивыми.

За решеткой имелось грязное стекло, за стеклом — еще одно, в пространстве между ними пыль и сухие пауки, а дальше — незнакомый пейзаж: крыши домов с корявыми антеннами и угол многоэтажки из белого кирпича. Снизу слабо доносился шум улицы. На всякий случай Степан подергал за решетку. Та была совершенно непоколебима.

В полной растерянности Степан принялся мерить комнату шагами.

Неприятные, леденящие душу предположения полезли ему в голову одно за другим. Предположения ни во что конкретное не формировались, лишь щекотали сознание.

Степан пнул китайскую люстру, остановился у двери, заколотил в нее кулаками, прислушался. Тишина.

Самой страшной из всех мыслей была самая простая: почему ему не страшно? Нет, конечно, ему неприятно и очень неуютно в том странном положении, в которое он попал, но не больше того. Как будто существовала некая, глубоко спрятанная в подсознании уверенность, что все, что происходит с ним в это необыкновенное утро, должно происходить. Откуда у нормального человека может взяться уверенность, что бред вокруг — это нормально? Вот в чем вопрос. Или это не бред? Или — у ненормального человека?

Размышляя таким образом, Степан задержал взгляд на обоях, которыми были обклеены стены детской. Приблизительно на уровне плеч по всему периметру шла складка, как будто в нижней своей части стена была на полсантиметра толще, чем в верхней.