Соска

Хабибуллин погладил бегемотика по круглой голове с ровным швом от склейки и ласково надавил на кнопочку на его спине. Тотчас же раздался голос Степана:

— Сейчас Полежаев забрался на разделочную доску и испачкал свой кожаный плащ кровью, но не это важно. Плюньте на него, Геннадий Сергеевич! Плащ этот не существует!

— Как же не существует, две штуки баксов отвалил! — машинально отреагировал Полежаев.

Он приподнял правую ягодицу, как будто хотел незаметно выпустить газы, и стал разглядывать полу пиджака.

Что со мной? Я беседую с записью на диктофоне и почти совсем этому не удивляюсь…

— Так же как и не существует ваша мысль о том, что вы заплатили за него две тысячи долларов или что вы беседуете с записью на диктофоне и почти совсем этому не удивляетесь. Да и по большому счету, если вас сейчас спросить, где и когда вы купили этот плащ, вы ничего не сможете ответить.

— Ну, это уж слишком! — возмутился Полежаев, спрыгивая с разделочной доски.

Хабибуллин нажал на паузу и вопросительно посмотрел на него. Полежаев перехватил его взгляд и бросил раздраженно:

— Что? Что? Что?!! Купил в магазине, как все нормальные люди покупают. А в каком — и правда не помню. И когда — не помню, ну и что? Наверняка когда скидки были, я человек не расточительный. Вы, например, помните, когда вы очки ваши покупали? Какого числа? Для меня это не покупка века, есть вещи поважнее… вот и не помню. У меня кроме этого плаща есть еще норковое манто, издательство, авторы, жена, любовница и… и…

Полежаев осекся, замолчал, осунулся.

— Мы же не будем обращать внимание на бредовые записи, хотя бы и оригинально перекликающиеся с действительностью, — на полушепоте закончил он. — Давайте, профессор, отключайте этого неудачника от кислорода или как вы там это делаете…

— Впрыскивание. Укол, — на автомате пояснил Хабибуллин.

— Ну так вот, делайте ему ваш укол, а мы с Виленой Анатольевной пошли, у нас еще масса дел. Наше согласие или «невозражение» у вас есть.

Полежаев одернул свой «матричный» плащ, провел ладонью по лысине, как будто оглаживал зачесанные назад волосы, и решительно покинул палату.

Хабибуллин грустно покачал головой и вновь нажал на кнопочку воспроизведения. Бегемотик, тоже с налетом грусти, заговорил голосом Степана:

— Полежаев сейчас вышел за дверь, но выйдя, оказался не в коридоре, а в огромном гулком спортивном зале, где у дальнего щита стоит маленький мальчик и монотонно стучит баскетбольным мячом. Мяч стучит гораздо реже, чем он прыгал бы в реальной жизни, и звук долетает до ушей Полежаева с запозданием. На окнах почему-то вращаются огромные вентиляторы с медленными лопастями, как в американских фильмах. Тусклый солнечный свет выскакивает из-под лопастей и опять на мгновение исчезает, и за это мгновение в воздухе вспыхивают неподвижные частички пыли. На лице мальчика тень, и Полежаеву очень хочется увидеть выражение его лица…

Он подойдет к нему и увидит, что это вовсе не мальчик, а девочка. Причем очень хорошенькая, с круглой попкой и блядливыми глазками. И лет ей уже пятнадцать, а то и все шестнадцать, и думает она, как и все девочки в этом возрасте, о мужском члене между ног сказочного принца, пытаясь представить себе, как принц этот может шагать ей навстречу с букетом роз, имея что-то между ног, это же неудобно! Она просто не может думать о другом, это противоречило бы задумке природы. Полежаева охватывает эйфория, и он начинает носиться за девочкой в своем неудобном жарком плаще. Отобрать у нее мяч — сейчас самое главное дело его жизни. А девочка ловкая, она мелькает трусиками из-под короткой юбочки и увиливает, увиливает, ловко выстукивая мячом…

А вы, господин Хабибуллин, сейчас пойдете к двери, чтобы убедиться, что за ней действительно коридор, а не спортивный зал.

В записи произошла пауза. Тишина, не настоящая, а воспроизводимая механикой, показалась особо гнетущей.

Хабибуллин оглянулся на Вилену. Потом вышел за штору, подошел к двери, открыл ее, выглянул наружу и прикрыл за собой.

— Какая все-таки это ерунда! Вот вы, Вилена Анатольевна, вы же только что ехали через весь город, стояли в пробках… так ведь?

Вилена сидела, сжавшись в комочек на бивне, и не отвечала.

— Тогда какие же мы персонажи, а? Я вот себя чувствую более реалистичным, чем он, — и Хабибуллин кивнул в сторону койки с неподвижным пациентом. — А палата эта, а койка, что, тоже выдумка? Тогда и тот, кто в койке…

Дверь резко распахнулась, взметнулась занавеска, и в палату вошел взмыленный Полежаев.

Ни слова не говоря, издатель уселся в кресло с огромной спинкой и потертой до блеска темно-желтой обивкой в цветочек, которое высилось чуть ли не до потолка. В качестве пледа на кресло была накинута прекрасно выделанная шкура карликового слона.

— Я не пропустил ничего интересного? Служебную машину попросили слетать в одно место, — пояснил он, перегнувшись через подлокотник, как король из сказки, — придется подождать десять минут.

Полежаев продел левую руку в хобот пледа и положил ее на подлокотник, вытянув пальцы.