Сословные условности

– Правильно, – согласился Сергачёв. – Присмотрись хорошенько. В этой стране надо уметь жить.

Официант принёс бутылку вина и бокалы. Продемонстрировал бутылку Сергачёву, тот достал из кармана очки, нацепил их на нос, внимательно изучил этикетку и кивнул официанту. Тут Наташа заметила у него на толстом волосатом пальце массивный перстень. Официант налил Сергачёву вина на пробу.

– Сойдёт для сельской местности, – сказал Сергачёв, попробовав вино, и официант разлил вино по бокалам. – Шабли он и у нас в Репино Шабли.

– Шабли скорее в Репино Шабли, чем на Ржевке или в Колпино, – заметила Наташа.

– Обратно правильно. Соображаешь! – Сергачёв одобрительно кивнул. – Давно ты, Китаёза, стала снобом?

– Никогда. Это факт, ведь Шабли скорее повезут в Репино и Комарово, чем в Невскую дубровку. Там у людей доходы не те, – пояснила свою мысль Наташа.

– И это хорошо! Это правильно! Чернь должна знать своё место! – Сергачёв поднял бокал. – Ну, девочки, за встречу.

Наташе совершенно не хотелось пить с этим типом, ведь уж она-то как никто знала своё место во время учёбы в этой навороченной спецшколе вместе с детьми бывшей партийной номенклатуры и работников советской торговли, перерождающихся в «новых русских». И если вдруг забывала, то ей всегда тут же давали понять, где оно, её место. Место той самой черни, которая не должна тут рассиживаться по ресторанам, а должна стоять за стойкой и подавать ключи. Ничего интересного, как сказала Аллочка Верюжская. Но будучи всё-таки женщиной воспитанной, Наташа не стала вести себя как виденная на днях генеральша в доме Маринки Забелиной, и молча выпила вина вместе со всеми. Тем более, не каждый день ей удаётся попробовать Шабли.

– Чернь? – Ирка скептически приподняла правую бровь. Это её умение всегда приводило Наташу в восторг. Может быть, сантехнический принц именно поэтому так запал Наташе в душу, что умел точно так же подымать одну бровь. Однако Ирка не только умела двигать бровями, она ещё шевелила ушами и легко крутила руками одновременно по и против часовой стрелки.

– Именно чернь! Ты не ослушалась, дорогуша, – наставительно поведал Сергачёв. – Наконец, вот это всё закончилось, глупости про «кто был никем, тот станет всем». Хватит уже, наигрались в равенство и братство.

– Когда успели наиграться-то? Этого равенства, и тем более братства, вроде бы никогда не было, – заметила Ирка. – Всегда, даже при Советах кесарю было кесарево, а слесарю слесарево. Это вот в западных демократиях худо-бедно как-то грань между сословиями стирается. И то очень медленно.

– Вот и не надо нам никаких демократий, ни западных, ни суверенных. Мы как-нибудь сами, своим путём.

– Ильич тоже маме обещал своим путём пойти, когда старшего брата повесили, – сообщила Наташа, глядя на пляску огня в очаге.

– Девочки мои дорогие, эти же все демократии и равенства супротивны человеческой природе. Одни рождаются умнее, другие глупее. Глупым надо, чтобы ими умные управляли, направляли их, решали вопросы. Сколько в мире глупцов? Большинство! Это ещё Чехов отметил, сказал, что из ста человек девяносто девять дураков. Поэтому равноправия не будет никогда. И мы с вами будем всегда этим пользоваться, мы ж умные.

– Ты уверен? – Наташа округлила глаза и сделала самое дурацкое лицо, какое смогла.

– Абсолютно, посмотри на меня! – Сергачёв самодовольно ухмыльнулся. – У меня всё замечательно.

Официант принёс заказанное и подлил ещё вина.

– Мне вот интересно, – сказала Ирка. – Почему все, кого я встречаю сейчас на Родине, за редким исключением, пытаются меня убедить, что у них всё хорошо, как никогда?

– Потому что у них и есть всё хорошо! – Сергачёв радостно заржал.

– А это у тебя не комсомольский значок? – Наташа ткнула пальцем в изображение флага и медведя на лацкане дорогого пиджака.

– Китаева! – Сергачёв прищурился. – Вот эти вот твои подъёбки никому совсем не интересны.

– А я вот думаю, что ты просто боишься, что среди той самой черни есть люди гораздо умнее тебя, – проворчала Наташа.

– Я ничего не боюсь.

– А зря. Вон, наш прокурор Смирнова говорит, что всем кабздец. Вот ты дружишь с каким-нибудь правильным человеком, чтоб он тебя защитил, если вдруг прокурор нападёт?

– Я сам правильный человек, мне никакой прокурор не страшен, особенно Смирнова.

– А ещё говорят, от тюрьмы и от сумы не зарекайся, – не унималась Наташа.

– Китаёза, прощаю тебя, потому что ты баба, а они все дуры. Это, кстати, тоже говорят, не я сам придумал. Ир, давай, как-нибудь без Китаевой встретимся? – Сергачёв встал и положил на стол пачку денег. – Угощайтесь тут.

– Да мы и сами за тебя заплатить можем! – Наташа ничего не могла с собой поделать. Она готова была выложить сейчас всю свою месячную зарплату, только чтоб этот теоретик, наконец, убрался, если уж в рожу ему вцепиться нельзя.

Сергачёв осторожно обошёл свирепую Наташу, встал за Иркиным стулом, обнял Ирку за плечи и наклонился к её уху.

– Ир, я серьёзно, хочу с тобой пообщаться в дружественной обстановке, дай телефон, я позвоню.

– Лучше я тебе позвоню, – Ирка, не оборачиваясь, нежно похлопала его по щеке.