Сосновские аграрники

Природу Каблуков любил преданно, безгранично и умел ею наслаждаться. В его присутствии рыбаки боялись срубить даже кустарник. Они знали, что за взмах топором по дереву их по законам тайги тут же постигнет расправа сучком по любой части тела. Если нарушитель придумает оказать сопротивление, на страже у Каблукова был его верный пес. Бобик не любил пугать, а сразу хватал за брюки зубами. Если они находились близко к телу, то зубы без сожаления погружались в тело. В лесных дебрях на берегу Сережи действовал принцип: «Закон – тайга, прокурор – медведь».

Лес расступился, лодка вышла на широкое плесо, по обоим берегам расстилались луга. Вернее, от лугов остались поляны, окаймленные низкорослым кустарником ивы и шиповника. «Вот где непочатый край работы мелиораторам», – думал Чистов. Пойменные луга реки Сережи, а их по Сосновскому району насчитывалось более 3 тысяч гектаров, испокон веков в балансе района занимали 80 процентов кормовой базы. Крестьянин-единоличник каждый год улучшал и расширял их. По мере своих сил срезал кочки, уничтожал молодую поросль деревьев и кустарников, боронил, выдирая сорные мхи.

С организацией колхозов в деревню пришла агрономическая наука с последними достижениями техники. Где надо и не надо директивно заставляли внедрять травопольную систему Вильямса. Вместо зерновых лучшие земли засеивали клеверами. Животноводство в довоенных колхозах было развито слабо и оставляло желать лучшего. Поэтому в лугах реки Сережи нужда отпала. Для кормления общественного скота почти хватало сеяных трав. Еще до войны они постепенно сокращали свои площади. Велась нескончаемая борьба леса с лугами. За время войны луга потеряли более 50 процентов своей площади. Лес на луга наступал и после войны. На помощь лугам колхозы не спешили. Да и некому было спешить. С войны в колхозы вернулись почти одни калеки. Пока молодое поколение мужчин подрастало, лес отважно завладевал новыми площадями, и за двадцать семь – тридцать лет от былых лугов осталось 17-20 процентов площади. На месте лугов шумел лес.

«Здесь поистине была кладовая кормов, – думал Чистов. – Придется начинать все сначала, но мы ее воскресим. Не только расчистим и улучшим старые луга, но и освоим новые площади. Реку Сережу превратим в кладовую кормов».

– О чем задумался, Чистов? – спросил Каблуков.

– Зови ты меня по имени, – ответил Чистов.

– Ладно, – согласился Каблуков. – Кажется, тебя зовут Анатолий. Буду звать Анатоль. Слово Анатоль запоминается и произносится легче, чем Чистов. У нас на поселке живет парень Канарейкин Анатоль, ну и тупица. Дураком его назвать нельзя, а умным тоже. Дай ему один рубль мелочью – не сосчитает. Купил часы, носит на руке, а сколько времени не скажет. Единственное что он умеет – на гармони играть и песни петь. Прямо скажу, дурак дураком, и уши холодные. Мать его, «канарейка», так ее прозвали за проституцию, считает его самым умным и красивым в поселке.

«Ну и неотесан же ты», – думал Чистов.

– Здесь будем ставить сети, – сказал Каблуков. – Лодкой править умеешь, Анатоль?

– Да! – ответил Чистов, – попробую.

– Анатоль, как я на тебя посмотрю, ты похож на Анатоля Канарейкина. Садись на мое место, бери весло и за дело. А я догадался, о чем ты думал.

– Но ты же не пророк, – возразил Чистов. – Мысли человека ученые читать еще не научились.

– Я хотя и малограмотный, а твои прочитал.

– Тогда говори, – Чистов с любопытством окинул его взглядом.

– Думал ты о заросших лугах и как их восстановить.

Чистов внимательно посмотрел в его бесцветные глаза и расхохотался:

– Не пророк ли ты, Николай Дмитриевич?

– Не зови меня по отчеству, не люблю.

– Ты, Николай, действительно прочитал мои мысли.

– Знаешь, почему я прочитал? Потому что сам часто об этом думаю. Какая ценная земля напрасно пропадает, ни травы, ни леса не растет. Никому ненужные кустарники и редкие корявые деревья – вот что здесь поселилось.

– В этом ты прав, Николай.

В это время еще не полностью поставленная сеть ожила, задрожала.

– Есть, – крикнул Каблуков, – кто-то влетел, – и начал быстро вынимать сеть.

В ней запуталась большая трехкилограммовая щука.

– Вот это здорово! – с удивлением сказал Чистов. – Не поспели поставить, а уже улов, да еще какой.

– Это что! – сказал Каблуков, а соврать он умел. – Две недели назад я поймал щуку, еле втащил в лодку. Никак не помещалась. Хвост торчал из лодки больше чем на метр.

– У-у-у, – протянул Чистов и окинул взглядом лодку. Она была примерно три метра длиной, значит щука была четыре метра. – Слушай, Димитриевич, лучше так я буду тебя называть.

– Не возражаю, – улыбаясь, ответил Каблуков.

– Сколько же твоя щука весила?

– Я ее не вешал.

– А может, это была не щука, а акула? – спросил Чистов.

– На акулу вроде не похожа, – серьезно ответил Каблуков. – Акул в Сереже я пока не ловил и не видел. У этой щуки голова и хвост были щучьи, а туловище как у всех рыб. Прямо тебе, Анатоль, скажу, – Каблуков вставил свою любимую фразу, – это была настоящая щука, с акулой я спутать не мог.

«Он дурак или притворяется? – думал Чистов. – В нем есть что-то непонятное».