Про сельскую местность и говорить не хочется. В каждом районе тысячи гектаров пустующих, заросших сорняками приусадебных участков жителей, уехавших из деревень. Это и дороги, и отведенные под усадьбы совхозов, колхозов, отделений и бригад площади, и участки, заброшенные из-за эрозии, а также крутые склоны оврагов и балок. Голова кружится, всего не сосчитаешь! Мы лезем в болота, на новые площади, покрытые лесом. Освоение их связано с большими затратами. Зачем нам лезть в болота, когда кругом нас столько хорошей, но заброшенной земли? В первую очередь эти земли надо привести в порядок, а уж тогда браться за болота и лес.
Мы еще плохо изучили торфяники, у которых есть много положительного, но, мне кажется, обнаружится больше отрицательного. Мы пока одно хорошо знаем: торф за неимением навоза неплохое органическое удобрение. Как старики говорили, на безрыбье и рак рыба. Мы отлично знаем с детства, что наша земля без навоза одинаково что лошадь без ног. Но о навозе как удобрении никто не думает. Проектировщики, конструируя животноводческие постройки, навоз не учитывают и для накопления его ничего не придумывают. Все ценное задумывают смывать в ямы или вывозить в кучи, занимая плодородную землю, превращая ее вокруг дворов в рассадники сорняков. Кучи навоза сохнут, выветриваются, превращаются в труху. А ведь раньше мужик испокон веков навоз ценил. Он его копил и вывозил только летом, тут же запахивал. Мне кажется, чистые торфяники при нашем сознании еще рано превращать в поля для выращивания зерновых и корнеплодов. В период засухи без двойного внесения воды он бесплоден, да плюс к тому еще и опасен. Пожар на нем неизбежен. Что такое торфяные пожары, я знаю. Небольшая куртина торфяника, охваченная огнем, – это работа для пожарной машины или другого агрегата на длительное время.
– Ты, оказывается, еще и философ, – сказал Чистов. – Не знал, надо будет тебя использовать как лектора. Я согласен с тобой. Будем наводить порядки. Ведь ты что сказал? Все зависит только от нас. От тебя, меня, Трифонова, Бойцова и так далее.
С разговорами, не замечая времени и пройденного пути, пришли в поселок. Зимин открыл свою комнату, где стояло три кровати. По-солдатски, быстро разделись и легли спать.
Зимин, привыкший рано вставать, проснулся в пять часов утра. Тихонько оделся и вышел на улицу.
В это время шел конюх. Все звали его Иван Советский. По документам он числился не он, а она, Балашова Марья Ивановна. Женщина преобразила себя в мужчину, и ей это частично удалось. В поселке она женилась несколько раз, без жены не жила. Курила табак, пила водку, ругалась трехэтажным матом. Волосы стригла под машинку наголо. Ходила как моряк, только что сошедший с корабля дальнего плавания, в развалку. Бралась за все мужские работы.
Зимин окликнул ее:
– Иван Иванович! Быстро запрягай лошадь.
– Все будет сделано, – ответило оно.
Зимин разбудил Чистова, подъехал и Советский на лошади. Прохожие его спрашивали:
– Ты куда собрался, Советский?
Он отвечал:
– Начальство приказало, не знаю. Мое дело маленькое, куда пошлют, туда и поеду, хоть в огонь, хоть в воду.
Если пешком до реки Сережи, где располагался Каблуков, три километра, то на лошади целых пять. Пока ехали, а лесом не разгонишься, Каблуков уже направился домой. Зимин и Советский закричали. Каблуков откликнулся и быстро вернулся. Сети и пойманную рыбу оставил. Каблуков хвалился большим количеством пойманной рыбы. Одних только голавлей восемнадцать штук, да пятнадцать язей, три щуки и так далее. Чистов предлагал варить уху, но Зимин возразил, ссылаясь на занятость и показывая взглядом на Советского. Каблуков с Советским уехали на лошади. Чистов с Зиминым пошли пешком. Всю дорогу Чистов говорил о перспективах.
Глава девятнадцатая
Август – самое благодатное время года. Август – самый трудный для крестьянина месяц. Мудра старая русская пословица: «День год кормит». Нерадивые хозяева еще не завершили сенокос, как переспели озимые, наступила пора уборки яровых. Август – это спелые ароматные яблоки, краснощекие помидоры, потемневшая, переспелая вишня и налитая соком мягкая груша. Пора спелости фруктов и овощей.
В воскресенье в середине месяца в квартире Зимина рано утром раздался телефонный звонок. Зимин еще лежал в кровати с открытыми глазами, наслаждаясь тишиной и яркими лучами солнца с изображением оконной рамы на полу. Он не спеша встал, подумал: «Кому-то не спится», – снял трубку с аппарата, хрипло сказал:
– Слушаю.
В трубке раздался голос Чистова:
– Ульян Александрович, с добрым утром.
– Здравствуйте, Анатолий Алексеевич, – ответил Зимин.
– У меня к тебе просьба, – сказал Чистов. – Надо сходить за шофером Дегтевым. Пусть через час подъедет ко мне. Чем сегодня думаешь заниматься?
– Не знаю, – ответил Зимин. – Плана работы и отдыха на сегодня еще не составил, но работы в саду и огороде непочатый край.
– Может быть, прокатишься со мной в Богородск? – спросил Чистов.
– Я бы с большим удовольствием, Анатолий Алексеевич, – сказал Зимин, – да у меня сегодня жена дежурит в больнице. Дома мы вдвоем с Олей.