Сосновские аграрники

Козлов ответил:

– Расследование прекращено за недостаточностью улик. Всю эту канитель затеял один непорядочный работник. Самим Чистовым он был рекомендован на пост начальника ОБХСС. Сейчас мы его увольняем. Сам он оказался вором и взяточником, да вдобавок пьяницей и дебоширом. Поэтому мы попросили у Зимина и еще ряда товарищей извинения за придуманную порочную тяжбу.

– Вот и отлично, – почти крикнул Афраймович. – За такое дело я, хотя и пью очень мало, с вами обязательно выпью, – и потащил их к столу.

Козлов сказал Афраймовичу:

– Извините за наше вторжение. Нас приглашал лично Зимин.

Глава девятая

Миша Попов чувствовал себя плохо. Неприятные думы грызли нервную систему. Успокаивала только водка. Железная рука закона уже схватила его за горло. Вырваться из такой хватки редко кому удается.

Самое главное, почти весь народ колхоза он настроил против себя. Поэтому на заступничество надеяться нельзя. Прокурор Алимов по совету Чистова приостановил следствие, хотя было опрошено 90 процентов свидетелей. Факты – неоспоримая вещь, все подтверждено. Оставалось самое главное – добиться обсуждения фигуры Попова на бюро райкома партии и его ареста. Алимов до боли тер свои детские ладони, думая о большом раскрытом преступлении.

Народ Венецкого колхоза, зная, что следствие не ведется, писал на Попова жалобы в Москву: в газеты «Правда», «Известия» и «Сельская жизнь», в ЦК КПСС, генеральному прокурору и так далее. Из Москвы жалобы отсылались в Горький, из Горького – в Сосновский райком, оседали они в столе Чистова. Наконец, нервы его не выдержали, так как на жалобы надо было давать ответы. Лично поехал в Венец, собрал весь актив колхоза и провел открытое партийное собрание, где единогласно было принято решение освободить Попова от должности председателя колхоза. Материалы о его злоупотреблениях передать в следственные органы. Временно исполняющим обязанности председателя колхоза назначить заместителя Зайцева Николая Михайловича. Чтобы не обострять ситуацию и как-то охладить накипевшую злобу народа, Чистов решил нарушить устав сельхозартели и все взял на себя – без созыва общего собрания за уши вытащил Мишу Попова из грязи. Деревенское сарафанное радио в каждом доме объявило: Попова сняли с работы и хотят судить.

– Слава богу, – говорили мужики, – давно пора. Набил деньгами свои карманы за счет колхоза, а сейчас отвечай. Сколько веревочка не тянется, а конец бывает.

Поползли новые слухи, что скоро будет совхоз, а колхоз вообще разгонят. Радовался народ.

– В совхозе вместо трудодней все будем получать зарплату, как на государственном производстве. Хватит, поработали даром, за палочки, – гудели старики и старухи.

В молельных домах деревень в честь организации совхоза ставили к иконам и зажигали свечи, читали Евангелие, пели молитвы.

Боясь расправы подвыпивших колхозников, после партийного собрания Попов ни на шаг не отставал от Чистова. Даже отговорил его обедать. Поэтому Чистов был вынужден отказаться от приглашения Зайцевым и Кочетковым на обед.

Миша Попов навсегда покинул свое первое место наживы. Колхозники надолго запомнили Попова. Только один бухгалтер колхоза Вагин, от природы выдержанный и замкнутый, знал, сколько примерно Попов увез с собой колхозных денег от продажи дров, теса, поросят и так далее. Попов ничем не брезговал, даже навоз продавал.

Спустя пять лет, когда Попов снова выдвинулся на пост директора Сосновского совхоза, Вагин, зная, что тому больше ничего не угрожает, сказал:

– За период председательствования Попов присвоил около двадцати тысяч рублей.

На душе у Попова скребли кошки: «Надо же было вынести такое грозное решение собрания, передать дело в следственные органы». Он сидел на заднем сидении райкомовского «газика», за спиной Чистова. С открытого лобового стекла обдавало прохладой. Попов смотрел на убегавшее из-под колес автомашины поле села Венец и думал: «Как завести разговор с Чистовым и спросить, что же мне будет за все проделки? На что надеяться и как дальше жить? У него, как и у всех смертных, есть семья, жена и дети». При первых словах Чистов оборачивался к нему и показывал взглядом на шофера Костю Лычагина. Давал понять: «Здесь все говорить нельзя, поговорим наедине позднее».

Приехали в Сосновское к райкому. Костя угнал автомашину в гараж. Чистов с Поповым вошли в кабинет.

– Здесь можно обо всем поговорить, – сказал Чистов. – Дела твои, Миша, хуже ничего не придумаешь. Если не защищать тебя, ты получишь десять лет заключения. Я долго думал, как быть, и ничего не придумал. Колхозники не простят твоих поступков. Даже актив колхоза весь настроен против тебя. Неприятную ты заварил кашу, а мне приходится расхлебывать.

– Анатолий Алексеевич, извините, что я вас перебиваю. Помогите! Буду всю жизнь вам обязан. За мной не пропадет, рассчитаемся. У меня есть одно предложение. Если вы его одобрите, можно считать, что я выкарабкался из топкого болота.

Чистов поднял голову, устремил свой длинный нос на Мишу, посмотрел тяжелым взглядом. Сказал:

– Слушаю, Миша.