Сосновские аграрники

Трифонов торопливо вышел. Дела в Рожковском совхозе шли очень плохо. Трифонов старался, порой пытался из собственной шкуры вылезть, но от этого ничего не менялось. Начался падеж крупного рогатого скота, главным образом, истощенных при отелах коров и слабых телят. Поголовье лошадей пришлось сократить до минимума. Истощенных лошадей мясокомбинат не принимал, поэтому часть продавали татарам, цыганам, остальных забивали на мясо для кормления свиней. Оставшиеся лошади были розданы на содержание населению. Удобрения на поля почти не вывозили. Трифонов уже сожалел, что согласился принять солому от Барановского совхоза и отказался от заготовки за пределами области. Если из-за пределов области солома доставлялась по железной дороге и за ее доставку беспокоилось не только районное руководство, но и областное, то взять солому с полей Барановского совхоза Трифонову оказалось труднее, чем привезти из Саратовской или Сталинградской областей. Приходилось делать и думать только самому. Совхозный транспорт формально был занят на вывозке удобрений на поля, о чем ежедневно передавались дутые сводки в район. Фактически весь транспорт – трактора и автомашины – был занят перевозкой дров и теса на продажу в Павлово и безлесный Вачский район.

Торговля с использованием совхозного транспорта шла полным ходом. В совхозную кассу денег ни одной копейки не поступало, ни за древесину, ни за использование пилорамы и транспорта. Директор Трифонов продавал лично для себя, как он выражался, для угощения шефов, две автомашины тесу и три автомашины дров в неделю. Его примеру следовали заведующие отделениями, бригадиры, трактористы, шоферы и даже рабочие пилорамы. Каждую ночь ближе к утру шли все исправные автомашины, трактора МТЗ, даже гусеничные трактора, груженные дарами леса. Управляющий Венецким отделением Кузнецов, Николаевским – Батурин мало уступали Трифонову.

Дисциплина в совхозе резко упала. Каждый думал: «Пусть Трифонов только тронет меня, тогда и ему несдобровать». Все были зависимы друг от друга и каждый старался только для себя. Механизаторы приходили на работу в пьяном виде. В столовой ими устраивались кутежи и попойки, часто кончавшиеся дракой. Нетрудовые, легко добытые деньги от продажи дров и теса без сожаления пропивали.

Директор совхоза был бессилен что-либо предпринять. Казалось, на все это он не обращал никакого внимания. Легонько журил провинившихся, а чаще уговаривал. Раскаивался в своих поступках. Думал только о наведении дисциплины, от которой зависело все. Но перед легко добытыми деньгами он устоять не мог. В неделю раз к нему заходили управляющие отделениями Кузнецов и Батурин. Выжидали, оставались в кабинете наедине с директором и каждый почти шепотом говорил:

– Я для вас приготовил две-три автомашины теса. Пришлите шоферов, или я пошлю с шофером Мартемьяновым или Ушиловым. Деньги вам завезут.

Авторитет директора Кузнецовым, Батуриным и даже бригадирами зачастую использовался в личных целях. Трактористам давались распоряжения возить лес хлыстами к пилораме для директора. Шоферам – увозить продавать дрова и тес тоже для директора. Через полгода работы Трифонов стал зависим от многих. Трактора и автотранспорт приносили большие убытки. Полугодовой фонд зарплаты был израсходован за два месяца. Горюче-смазочные материалы списывались на вывозку удобрений и прочие подсобные работы. Обо всем этом Чистов знал, но особого значения не предавал. Он думал: «В конце концов, надо же иметь одного человека в районе – преданного организатора – для встречи и провода гостей». Он собирался поговорить об этом с Трифоновым, но, встречаясь, забывал.

Финансовое состояние совхоза было таким, что хуже придумать нельзя. Каждый рубль на приобретение запчастей, горюче-смазочных материалов и получение зарплаты от госбанка выбивался только благодаря Чистову и с большим трудом. Управляющий госбанком Соколов при каждом вмешательстве Чистова говорил:

– Выдачу разрешаю в последний раз. В следующий раз можете меня расстрелять, но не разрешу.

Чистову надоело слушать упреки Соколова, и он решил раз и навсегда с этим покончить, то есть откровенно поговорить с Соколовым. Чтобы не оглашать сверхплохое положение Рожковского совхоза, решил провести внеочередное закрытое бюро райкома партии без приглашения даже инструкторов и завотделами. Были приглашены только члены бюро и Соколов с Трифоновым.

В назначенное время в кабинете Чистова собрались все. Не явился только Соколов. Чистов позвал его к телефону и грозно сказал:

– Михаил Иванович, вы не уважаете не только меня как секретаря, но и все бюро в целом. Все собрались, одного вас нет.

В тишине кабинета из трубки раздался голос Соколова:

– Иду, Анатолий Алексеевич. Из Горького привезли пополнение, надо же оформить.

Чистов положил трубку, попытался улыбнуться, но вместо улыбки лицо вытянулось, длинный прямой нос заострился.

– Тяжелый человек наш управляющий госбанком, – сказал Сафронов.

– Тяжелый, но честный и справедливый, – сказала Тихомирова, директор Панинского совхоза.