Состязание в непристойностях

Далее Бутырский стал поочередно вызывать в студию людей, с которыми он и собирался поговорить о Парфутьеве. Первым был представлен собравшимся артист театра и кино Юрий Малкин – крупный, сильно потеющий молодой мужик с пивным животом, заметно переваливавшимся через ремень, и с длинными, неопрятными волосами, стянутыми на затылке в хвостик. В центре телестудии стояли три больших кожаных кресла, и по знаку ведущего Малкин занял среднее из них.

Следом за ним перед телекамерами появилась известный кинорежиссер Ирина Талбадзе. У нее были густые, слегка вьющиеся черные волосы с заметно пробивающейся незакрашенной сединой – то ли она так оригинальничала, то ли ей было наплевать на свой внешний вид. Хрупкая Талбадзе заняла кресло справа, которое оказалось ей слишком велико, и, поерзав, она примостилась на самом краю, словно птичка на карнизе, как-то странно опершись обеими руками на один подлокотник.

Наконец, третьим в студию вызвали Калачникова. Вообще-то Бутырский обещал Петру, что пригласит его в свою программу еще две недели назад, когда обсуждали проблему роста венерических заболеваний среди молодежи. Потом все было сдвинуто на неделю, и Калачников должен был поучаствовать в дискуссии о неудачном выступлении сборной страны по футболу – в принципе тоже очень выгодная тема, способная собрать у телеэкранов миллионы зрителей. Однако режиссер «Откровенного разговора» каждый раз пропихивал в передачу своих людей – всем надо было пиариться, – так что Петру пришлось постоять в очереди. Правда, и сейчас существовала небольшая проблема, а именно: Калачников плохо знал погибшего. Но из-за такого пустяка ему не хотелось откладывать свое появление в рейтинговой программе. Да и кто знает, что будет в следующий раз, не подвинут ли его опять?

Заняв оставшееся свободным кресло слева, Калачников огляделся. Опытным взглядом он мгновенно отыскал на одной из трибун Марину Волкогонову. Кажется, она была в этой огромной студии единственным человеком, кто не удостоил его даже символическими аплодисментами. Но в данный момент Калачникову достаточно было уже того, что она все же согласилась сопровождать его везде, где из-за повышенных эмоциональных и физических нагрузок ему могла срочно понадобиться квалифицированная медицинская помощь.

Петр еще дважды звонил Волкогоновой, прежде чем уломал ее. Лишь вчера они окончательно обо всем договорились. Марина потребовала тройную оплату по сравнению с той, которую она получала в «Скорой помощи». Именно столько и предлагал ей Калачников ранее, и то, что она запомнила его слова, доставило ему большое удовольствие: значит, ее принципиальность была показушной, и с самого начала она готова была пойти на компромисс, принять его предложение, но меркантильно просчитывала свою выгоду. Радость Петра была злобной, мелкой, пошлой, но от этого не менее приятной. Еще Волкогонова поставила условие, что будет занята не более четырех часов в день. Получив согласие, она сразу же взяла на своей работе отпуск и поступила в полное распоряжение Калачникова.

Тем временем в телевизионной студии приглушили свет и в качестве затравки к предстоящему разговору стали показывать на большом экране дом, где проживал до своей смерти Парфутьев. Честно говоря, домик был так себе, весьма скромненький – обычное панельное жилище миллионов москвичей. После общего плана камера крупно взяла окно на девятом этаже, из которого выпал актер, а также асфальтовую дорожку с уже засохшими букетиками цветов на обочине – именно в этом месте нашли изуродованное от страшного удара о землю тело, и именно сюда продолжали наведываться почитатели.

Когда экран погас и в студии опять добавили света, ведущий программы покачал головой, словно никак не мог поверить в реальность кошмарного происшествия, словно это ему привиделось в страшном сне.

– Так что же все-таки случилось с Глебом Парфутьевым?! – с трагическими интонациями произнес Бутырский, поворачиваясь к сидевшим в центре студии гостям. – Самоубийство это или нелепая случайность? Чем жил, дышал Парфутьев в последние дни, недели перед смертью, каково было его моральное состояние? Все эти вопросы я обращаю к Юрию Малкину – коллеге и самому близкому другу Глеба.

Толстый, неприятный Малкин сразу же запыхтел, заерзал в кресле.

– Это, конечно, несчастный случай! – с ходу рубанул он, бегая по студии маленькими глазками.

Предположение о том, что Парфутьев мог наложить на себя руки, казалось ему кощунственным, оскорбительным для памяти погибшего. Всем своим видом Малкин продемонстрировал, что он не допустит злокозненных происков мерзких клеветников, прищемит их гнусные змеиные языки.

– Но ведь известно, что последние пару лет Парфутьев как актер не был востребован, – возразил Бутырский. – Он ушел из театра, да и в кино давно не снимался. Не могло ли все это надломить его психологически?

– Да, Глеб давно не снимался, – неохотно согласился Малкин, – но у него было много творческих планов.

– Каких конкретно?

– Разных. Например, он мне говорил, что начал писать сценарий.

– На какую тему?