Состояние свободы

Что-то за домом привлекло внимание Лакшмана, он не смог разобрать, что это было, будто какая-то дымка, которая быстро испарилась. Он сделал несколько шагов назад и внимательно посмотрел на землю в поисках того, что бросилось ему в глаза. Он долго всматривался, но что-то ускользало от его взгляда, не давало себя обнаружить, хотя, казалось, было прямо у него перед носом. На земле лежали косточки зизифуса, искореженные пластмассовые бутылки, овощные очистки, скомканная бумага, пожухлая трава…и вот, наконец, то, что привлекло его внимание. Яичная скорлупа. Маленькие белые фрагменты скорлупы. Рядом лежала скорлупка побольше, которая была разбита только с одного конца. Он стоял не шелохнувшись; внезапно на него нахлынуло чувство жалости: ему было жаль своих детей, которым хотелось яиц, возможно, они с нетерпением ждали того дня, когда смогут их поесть, и было жаль Гиту, которой приходилось скрывать их от него и идти на риск, игнорируя его просьбу. Однако мысль о том, что она посмела ослушаться, вмиг рассеяла все сочувствие, будто порыв ветра, сдувший с ладони песок.

Несколько дней он молча наблюдал за ней. Уходил из дому, слонялся где-нибудь, а когда Гита уходила на работу, возвращался и начинал искать место, где она прятала яйца. Ему захотелось выяснить, участвует ли Радха в сговоре, но потом прикинул, что будет крайне неразумно так выдавать себя, и решил, что намного эффективнее будет, если Гита ничего не узнает о его стратегии и будет поймана с поличным. По той же причине он решил не спрашивать про яйца ни у кого из детей. Должно быть, она варит им их и дает с собой в школу. Но когда она это делает?

Лакшман затаился за живой изгородью рядом со старым бунгало и стал ждать, когда Гита закончит работу и отправится домой. Он был осмотрителен и не давал себя обнаружить. Пробравшись за изгородь, когда она направилась к дому, он посчитал до двадцати и только затем выглянул. В руках у нее был пакет. Он дождался, пока она подойдет ближе к их дому, чтобы убедиться, что она направляется именно домой. Со скоростью пантеры он подбежал к ней, не оставляя ей ни единого шанса спрятать от него пакет. Ее лицо вытянулось и побледнело так, будто она увидела призрака.

– Дай мне этот пакет, – выпалил он.

Она стояла в оцепенении – просто не могла шелохнуться.

– Дай сюда этот пакет, – настаивал он.

Он вырвал пакет из ее рук. Внутри лежало четыре белых яйца, одно из них разбилось из-за того сильного рывка Лакшмана. Еще там лежало несколько зачерствелых чапати, два маленьких пластиковых контейнера: один с остатками риса, а другой с сабзи[56], вероятно с капустой; все это были крохи со стола богачей.

Гита попыталась побежать в дом, на кухню – это была ошибочная и плачевная попытка скрыться. Одной рукой Лакшман схватил ее за запястье, а в другую взял яйцо и разбил его о ее лицо. Он взял второе яйцо, она начала уворачиваться. Он схватил ее за волосы и резко повернул лицом к себе. Второе яйцо он разбил о ее нос с такой силой, что из одной ноздри стала течь тонкая струйка крови, которая смешалась с прозрачным белком и оранжевым желтком. Ее лицо исказилось, и слезы хлынули градом – от этого ее вид стал еще безобразнее.

Плач услышала Радха и вышла из дома.

– Прекрати! Прекрати сейчас же! – закричала она Лакшману. – Ты что, совсем стыд потерял?

Тот факт, что она была ему родственницей, не давал Лакшману права поступить с ней так же, как и с Гитой, но не спасал от угроз:

– Если ты не перестанешь визжать, то окажешься следующей!

– Да как ты смеешь, бесстыдник! – возразила она.

Лакшман с легкостью переключился с ярости на язвительное презрение.

– Ну и что ты мне сделаешь? Пожалуешься своему муженьку, который шатается непонятно где? Он давным-давно покинул этот зоопарк, оставил меня одного присматривать за вашим курятником.

Радха не нашлась что ответить. А Гита, услышав эти слова, перестала рыдать. Лакшман вспомнил о Рамлале, и его гнев превратился в пепел. Внутри образовалась пустота, которую быстро начала наполнять горечь. Он хотел было завершить то, что начал, но у него не было никакого желания все это продолжать.

– Если это случится снова… – сказал он Гите, но был уже не в силах закончить фразу.

Он направился к умывальнику, чтобы смыть с рук остатки яиц и перебить их противный запах.

* * *

Когда на смену сезону муссонов пришло умеренное тепло, Раджу уже научился неплохо танцевать под звуки дамру. Лакшман к тому времени понял, что все, что ему было необходимо, – это дергать за веревку, пропущенную через нос медведя, от чего Раджу подпрыгивал так, будто его за зад кусал огненный муравей. Но Лакшману еще предстояло понять, как заставить медведя стоять на задних лапах пять, десять или даже двенадцать минут.