Состояние свободы

Впервые за бог знает какое время Милли забыла о своей уже ставшей привычной одержимости. Она почувствовала, что теперь в ней живет новая скорбь. Лежа под засаленной москитной сеткой, Милли прокручивала у себя в голове одно из первых воспоминаний об отце: она пыталась убежать от него, заливаясь смехом, а ее отец изображал тигра и гнался за ней, но каждый раз падал, что ее еще больше веселило. Только годы спустя она поняла, что эта неустойчивость была вовсе не попыткой ее развлечь, а лишь следствием того, что он был пьян. Что-то внутри нее сжалось, и она тихонько завыла, закусив кулак. Она больше никогда не увидит его помятое лицо. Они наверняка уже успели кремировать его к тому времени, как звонила Сабина. Милли не знала, как долго они будут держать у себя прах, прежде чем захоронить его в сасандири[125] во время джангтопа[126]. Вернись она домой, то наверняка церковные служащие не разрешили бы ей посетить эту церемонию, но так как они не настаивали на строгом следовании их правилам, можно было бы с легкостью их нарушить. Она лишилась даже такого удовольствия, как поспорить с отцом Джозефом, так как застряла здесь.

Сможет ли она вообще когда-нибудь выйти из «Сух Нивас» пока Дада и Диди не умрут? Или после их смерти ее просто передадут дочерям в другой дом, и она будет служить, пока не состарится и не умрет сама? Разве не это происходит с птицами в клетках? Мог бы еле стоящий на ногах, пьяный мужчина, который частенько поколачивал свою жену и был абсолютно бесполезен в любой работе, когда-нибудь подумать, что его дочь окажется в такой ситуации? Неужели он так и останется таким же бесполезным и для нее, каким он был для брата в том момент, когда ему отрубали руку? Она в очередной раз подумала о привычной беспомощности отца, и ее сердце снова сжалось. Ей хотелось как-то оправдать его и защитить, но какой в этом был смысл, если он все равно уже умер.

В конечном счете Милли не разрешили поехать домой даже на джангтопу. Хемали Вачани сказала Сабине по телефону, что если ее не устраивает такое решение, то пусть обращается в полицию. Безусловно, такое положение дел заставило Сабину вступиться за Милли. Сабина беспокоилась в первую очередь о своей репутации в деревне, ведь когда жители узнают, в каких условиях живут девочки в Мумбаи по ее милости, то тут же ополчатся против нее.

Через два дня Сабина позвонила снова.

– Я ищу тебе другое место в Мумбаи, – сказала она.

Сабина болтала без умолку, но у Милли не было сил поддерживать этот разговор, так как все идеи Сабины касательно побега она сама уже продумывала сотни раз. И вот неожиданно посреди этого потока давно знакомых Милли рассуждений Сабина вдруг высказала очень важную вещь.

– Будь осторожна, не давай им свой мобильный телефон, если они попросят.

Милли напряглась.

– Да с чего бы вдруг им он понадобился? – сказала она.

Это был риторический вопрос. Ни она, ни Вачани никогда не задумывались о том, что телефон как-то поможет ей сбежать. Но она поняла, что над этим надо поразмыслить. Также было очень предусмотрительно со стороны Сабины, что она пополнила баланс ее телефона.

Случайно ли она снова заметила его? Возможно, он ходил по дороге каждый день и постоянно смотрел в сторону ее окна, видел, какой несчастной и грустной она была, не замечала его, а иногда и вовсе не появлялась в окне в обычное время. Появилось какое-то слабое воспоминание в ее голове. Даже не так – слабая искра промелькнула в ее сознании. Она подумала о другой жизни, возможно, той, где есть мечты, надежды и даже свобода. Но она не могла вспомнить наверняка. Она снова начала эту игру – ждала момента, когда он будет проходить мимо, а она будет скромно отводить взгляд в сторону. У нее всегда было достаточно времени, чтобы приготовиться и отвернуться, но однажды она забыла это сделать. Он улыбнулся, скромно и осторожно, а она улыбнулась ему в ответ.

Вскоре после этого он осмелел и попросил ее спуститься вниз. Она покачала головой и убежала в глубь комнаты. Теперь он не мог ее видеть, а она наблюдала, как он еще долго стоял и ждал, что она снова появится. Прошел довольно большой срок, прежде чем он еще раз жестами попросил ее выйти и поговорить с ним. Его язык тела был ей не очень понятен, и потребовалось время, чтобы она все поняла правильно. Милли жестами объяснила ему, что ей никогда не разрешают выходить на улицу. Повисла очередная молчаливая пауза. Через несколько дней она показала ему на свой мобильный телефон и на пальцах объяснила ему какой у нее номер. Он позвонил ей, когда она все еще стояла в окне, держа в руках телефон. Еще раз взглянув на него, она увидела, что он широко улыбается, и исчезла в комнате со все еще звонящим телефоном.

Они оба были очень застенчивы. Милли не произнесла ни слова после своего первого «хэ», пока он ее не спросил:

– Как вас зовут?

Она заметила, что он использует наиболее уважительную форму обращения.