Сострадание к врагу

— Может быть, у нас не будет больше времени. Вообще никогда. Откуда ты знаешь, что случится с нами завтра или послезавтра? Ты гулял с девочкой, а потом она что-то сделала не так? Она была старше тебя?

— Ей было шестнадцать. А я… как бы это сказать… совсем потерял голову. Я был готов ради нее на всё, — запинаясь, пробормотал Денисов.

— И она не отвечала тебе взаимностью?

— Да нет, дело не в этом. Мы жили в военном городке. Маленький городок. Совершенно негде уединиться. По ночам всё освещено, ни одного темного подъезда или переулка. Никаких парков, где можно просто посидеть на скамейке. Я сходил с ума. Я чувствовал себя, как перегретый котел, который вот-вот взорвется. Я даже не мог ее толком поцеловать, потому что на меня всё время кто-то смотрел. Народу там было много. И они постоянно на тебя пялятся, ты понимаешь? Я был готов на всё, и она была готова на всё. Мы хотели, как это называется, принадлежать друг другу.

— То есть вы хотели переспать? — спросила Йец.

— Нет, не обязательно так сразу. Но, в принципе, да.

— И что же ты сделал?

— Нашел подходящее место. Это был подвал под зданием госпиталя. Я изготовил отмычку и сумел открыть замок. Там не было электричества или окон, то есть была полная темнота. Но оставалась кое-какая старая мебель. Стулья, столы, даже диван. В принципе, там было даже уютно.

— Ну-ну, уже интересно. И вы уединились? Она отдалась тебе?

— Не совсем. Такие же проблемы, как у меня, были у каждого второго подростка в городе. Поэтому уединиться не получилось. То есть получилось, но не вдвоем, а вшестером. К нам привязались еще две парочки. Одна из парочек — мои одноклассники. Любовью там и не пахло, но они сгорали, как зверьки, им хотелось секса и только секса, в принципе, даже всё равно с кем.

— А вторая пара?

— Второй парой были влюбленные малыши лет тринадцати. Эти просто постоянно держались за руки и глядели друг другу в глаза. Им не нужен был секс, но они хотели послушать, посмотреть и набраться опыта. Так они сказали. Поэтому мы уединились вшестером.

— А дальше?

— Ну, она позволяла себя гладить и целовать везде. Можешь себе представить, что это значит для мальчика, который готов пожертвовать жизнью за один только взгляд. Это не пустые слова, я на самом деле так себя чувствовал. Мои руки и губы до сих пор помнят ее тело, каждую складку, каждый волосок.

— Ты сделал ей предложение?

— Нет, но собирался. Я хотел, чтобы всё было по-честному. Но по-честному не получилось. Кто-то выследил и донес на нас. Нас вытащили оттуда как нашкодивших котят. Никто не хотел нас слушать, всё было понятно и так. Во-первых, проникновение со взломом. На нас свалили даже кражу каких-то вещей. А во-вторых, папаша маленькой девочки, той, что только держалась за руки, оказался важной шишкой. Генералом или что-то вроде того. Он был уверен, что я совращал его маленького ангелочка. Можешь себе представить, как он взбеленился.

— А что твоя девушка?

— Она всё валила на меня, как и остальные. Я был готов взять на себя вину, чтобы оправдать ее. Но ей это было не надо. Она сама меня обвинила, даже сказала, что я пытался ее изнасиловать. На этом наша любовь закончилась. А потом было восемь месяцев исправительных лагерей.

— Восемь месяцев… Не так уж много.

— Двести сорок четыре дня. Не знаю, почему эти лагеря называют исправительными. Тех мальчиков, которые там исправлялись, язык не поворачивается назвать людьми. Гнуснейшие извращенные скоты. Меня спасло, во-первых, то, что я был рослым и сильным, имел больше кулаки и думал, что умею драться.

— А во-вторых?

— Отчаяние. Мне было так больно, что больнее быть просто не могло. Я дрался с ними по принципу «чем хуже — тем лучше» и ни капли не жалел себя. Их я тоже не жалел. Я дрался там все двести сорок четыре дня. К концу срока я научился драться по-настоящему. Тогда эти звери меня уже уважали. Домой я не вернулся. Моя семья переехала.

— Ты никогда больше не видел свою девушку?

— Видел. Пьяная, она шла с тремя мужиками, которые лапали ее одновременно. Я дождался, пока она вошла в подъезд, потом пошел за этой троицей. С ней я говорить не хотел. Но этих троих я наказал. И даже ничего не объяснял.

— Что ты с ними сделал?

— Всё, что хотел. И после этого мне стало легче. Я ее забыл. Почти. Видишь, на самом деле это полная ерунда по сравнению с твоими проблемами.

— Кто взламывал замок в подвал? — спросила Йец.

— Я, конечно. А малыши еще покуривали какую-то травку, не знаю, может быть, марихуану. Я видел это, но не прекратил. Так что я, конечно, виноват. Но всё равно это было несправедливо. Эта несправедливость бесит меня до сих пор.

— Она была похожа на меня?

— Это не имеет значения, — ответил Денисов. — Не понимаю, зачем я тебе об этом рассказываю.

* * *