SoSущее

Меч уже вернулся на место, и рвущиеся на ветру ткани амазонского одеяния стали быстро отвердевать задуманными скульптором складками, когда до стоящих у окна учителя и ученика донесся ее зычный, басовитый, но вместе с тем отчетливый зов, который прошелся по домику настоящей ударной волной. Жалобно скрипнули старые половицы, зазвенели стекла в старомодных рамах. От этого возгласа «за мной!» у Платона заложило уши, а Романа проняла настоящая животная дрожь.

Ромка уже понимал, что это представление как-то связано с потерянным Хером, и поэтому промолчал, не рискуя вогнать патрона в новый учительский раж. Мистагоговы байки ему были до афедрона, только вот карающий меч Зовущей покоя не давал. Уж больно велик и резв. Не спрячешься.

— Вскипает, Дающая, — глухо, не слыша собственных слов, как после контузии, подытожил Платон. — Не дай Богг, еще разольется до купания. Тогда каюк.

— Чего ж вы медлите, братья-адельфы, штаны долой — и в воду! — посоветовал Деримович.

— Если бы в воду, Ромашок. Молоко девы — не водица. Стоит напиться — и… — Платон тянул паузу, думая, что бы сказать недососку, — и уносите котелок…

Не зная, как задать вопрос церемониарху, чтобы не увести его в мифологическую муть, Роман начал разглядывать в окне открывшийся ему комплекс Мамаева кургана. В свете услышанных им сегодня басен его внимание привлекла растущая из камня фигура защитника Родины. Защитник почему-то рос лицом на юго-восток, совсем не туда, откуда шел враг, да и Родина-мать наступала с северо-запада и звала за собой, получается, совсем не воинов СССР, а скорее те фашистские орды, от которых и полегли павшие здесь сыновья. «Дела… — подумал Деримович, — может, и в самом деле не тем героям монумент здесь поставлен? И память павших только прикрытие для более темных и глубоких дел. Влажных дел, как говорит Онилин».

— Так будем внимать преданию, мон хер? — глядя на беспокойное лицо подопечного, уже более звонко спросил Платон.

— Ну, если это поможет через меч пройти, сами… того… знаете, — отвечал Ромка так, как будто снова подвергся приступу немотивированной афазии.

— Через меч — не знаю. А через Суд — поможет. Там ведь правду нужно знать, и не простую. А ту, что входит в плоть, как меч, меча острее для беспечных плеч. Ясней, чем меч, та правда и меча прямее, когда к Суду ее Несносному привлечь.

— Для кого это несносному? — встревожился Роман.

— Для того, кто выше плеч, — загадочно ответил мистагог.

— Нет, дядь Борь, я правда не могу, — заскулил Деримович, — то, что выше плеч, у меня скоро и без меча, и без правды вашей треснет. Сам по себе жбан расколется. Ей-богу.

— Боггу, — услышав одинарное «г» в непроизносимом имени, поправил ученика наставник.

— Боггу, Херу, какая разница, — в очередной раз впал в словесную неразбериху Роман.

— Разница в размере, — как будто пошутил, но в то же время замогильно уточнил Платон.

— Ну, пожалуйста, дядь Борь, к делу… если… можно? — умолял мистагога сломленный Словом неофит.

— Можно.

— Так давайте, а?

Платон понял, что если ему не удастся сейчас объяснить Деримовичу конечные цели сосунка, его роль в Божжем промысле, а также место у раздачи, теорминимум он на Суде не пройдет. Деримовича, конечно, будет жаль. Подобные таланты встречаются крайне редко, и отправлять на животный выпас столь выдающееся сосало, разумеется, варварство неслыханное, но Онилина после Ромкиного провала ждет и вовсе незавидная судьба. На сей раз его отлучение будет окончательным и бесповоротным. И неизвестно, что лучше, тьма комфортных мук отлученного олигарха или слюнявая жизнь олигофрена, вышедшего из «казана Мамая».

Платон выглянул в окно, устремляя взгляд на противоположный берег Волги, туда, где вершину Мамаева кургана опять попирала бетонная амазонка Вучетича, а следы недавно происшедшего чуда можно было обнаружить лишь в стекавшей с кургана таинственной реке молочного тумана. Повернувшись к ученику, он застал того за разглядыванием изрисованного им тетрадного листа. Хороший знак, отметил Платон, значит еще не все потеряно. Можно продолжить учения.

Но теперь, в связи с надвигавшимся отбоем, Онилин надумал избрать самую вульгарную модель, поясняющую роль Братства в сохранении баланса Дающей. Он решил опустить лифт аналогий на самый нижний этаж. Прямо к пришельцам, летающим тарелкам и… темным силам, разумеется.

* * *

Сюжет сновидения с «отпускаемым» Гусвинским постепенно подбирался к кульминации и развязке. Экзекутор, в очередной раз продемонстрировав технику владения ножом, одним движением отсек заднее копыто, болтавшееся пониже узла, и перебросил его через голову отпущенца. Копытце упало рядом с факелом, едва не сбив его. Удовлетворившись броском, экзекутор хмыкнул и, подойдя к Гусвинскому, знаком велел ему коленопреклониться.

Гусвинский подогнув ноги, бухнулся коленями в песок. Мастер внимательно оглядел отпускаемого и, взяв его левой рукой под голову, правой занес над ним нож.