Сотня свадеб и другие (не)приятности

– Так, ничего не понимаю, – признала я, с досадой вспоминая, что ни Кассари, ни даже Вирен с сестрами Афлуи нет на месте, а Амадо искать долго и непонятно где. – Но мне не нравится, что ты распоряжаешься моей едой, моим окном и, видимо, моим полотенцем. Это, знаешь ли, средство личной гигиены и индивидуального пользования.

Монстрик смущенно потупился.

И тут в дверь постучали.

Осьминожка подпрыгнула от неожиданности и кинулась ко мне с молниеносной скоростью. Подлетела, вцепилась всеми щупальцами в ногу, спряталась сзади. Меня на мгновение охватил жуткий, липкий страх: вдруг это чудо заразное, ядовитое или бешеное? И тут же растаял, потому что зверек, на ощупь неожиданно легкий и теплый, сам дрожал крупной дрожью.

Полупрозрачная конечность потянулась вверх и легонько коснулась моей головы. Тоже телепат?

– Не отдавай! – пролетел в мыслях дрожащий, я бы сказала, детский голосок. Желтые глаза стали совершенно круглыми, в них плескалась паника. – Убьют!

– Кто убьет? Кому отдавать?

– Не отдавай, – повторило создание, вжалось в мои ноги и даже в размере, кажется, уменьшилось. – Пожалуйста! Они не должны видеть. Не должны знать.

Стук повторился.

– Леди Хелен, – донеслось приглушенное из-за двери, – я от Жакетты Брис. С посылкой. Вы у себя?

– Эй, как тебя там. Отпусти. Это от портнихи. Ей до тебя дела нет. Отойди в уголочек, а еще лучше – под кровать спрячься. Заберу платья – и поговорим нормально, хорошо?

Осьминожка кинула на меня душераздирающий взгляд, но щупальца разжала и утекла дымчатой тенью, куда было сказано.

– Леди Хелен?

Иду уже. Не тарабань. Я приоткрыла дверь.

– Простите, была в ванной. – Я сняла полотенце с головы и поправила наспех завязанный халат.

– Все вам – с наилучшими пожеланиями! – Девушка впорхнула в спальню и поставила на пол целую башенку из коробок, больших и маленьких. – Примерьте. Если что, спускайтесь к нам, поправим. Но у метрессы глаз-алмаз, так что, думаю, будет идеально.

– Передайте Жакетте мою горячую благодарность! А Гвидо я сама завтра скажу.

– Ага. – Девушка заинтересованным взглядом окинула царящий в комнате разгром. – А, простите за любопытство, у вас все в порядке? Зябко, и ковер, кажется, промок насквозь. Может, прислать кого-то убрать?

Под кроватью едва слышно зашипело.

– Нет-нет, спасибо. Разлила графин с водой… случайно. Просохнет. А уберут пусть завтра. Очень устала, хочу лечь спать пораньше, – соврала я.

– Ну, как скажете. Доброй ночи!

– Спасибо, и вам – тоже.

Едва двери за посыльной закрылись, я повернулась к кровати:

– А теперь вылазь давай. И объясни по-человечески, что тут вообще происходит?

Монстрик послушно вылез из укрытия и уселся на ковер, облюбовав самое сырое место.

– Ты теперь можешь со мной общаться мысленно? – уточнила я, устраиваясь в чудом уцелевшем от снега кресле. – Как это у вас получается в этом мире?

– Не знаю. Знаю – коснуться. Потом говорить. Некоторые слышат.

– Но не все?

Кивок.

– Ладно. И как давно ты тут прячешься?

– Солнце всходило столько раз. – Три сереньких щупальца вытянулись ко мне. Отлично, а то я всерьез начала подозревать себя в безумии и галлюцинациях.

– Меня зовут Лена. А тебя? И почему ты прячешься?

Осьминожка замялась, явно не зная, как ответить.

– Нет имени. Нет звать, – наконец выдала она. – Зачем? Нас никто не зовет. Мы – злые. Надо искать пищу. Мы охотимся, на нас тоже.

– А ты, случайно, на носовые платки и шляпы не охотилась по другим комнатам?

– Да. Искал. Вкусное, питательное. Чтобы жить. Я не хочу делать так, как те, другие.

– Кто «другие»?

Но монстрик промолчал. Насупился, щупальца втянул, сгорбился.

– Ладно, – пришлось признать, что я ровным счетом ничего не понимаю. – И что нам обоим теперь делать?

– Можно остаться? – Существо смотрело на меня жалобно и пронзительно. – Я не причиню тебе зла. Уже не причинило. Только не говори никому.

– Ну… – Настала моя очередь смутиться. – Не пойми превратно, но это даже не совсем моя комната. Я тут живу и работаю, причем временно. Наемный сотрудник по контракту. Вряд ли мне можно заводить домашних животных, да к тому же каких-то непонятных и ворующих чужие вещи.

– Я не животное!

– А кто?

– Не знаю. – Осьминожка, вернее, осьминожек, задумался.

– Слушай, так дела не делаются. Я не могу взять тебя под опеку, кормить-поить неизвестно чем. Может, ты поищешь другого покровителя? Который знает об этом мире побольше.

– Убьют. Таких, как я, никто не любит.

– Почему?

– Нам надо есть. Много есть. Питательно, сильно. Но я хочу иначе. Не отдавай меня. Не говори.

– Да не отдаю я тебя никому, и никто тебя не убьет, – возмутилась я. – Воровать, конечно, плохо. Особенно если на кухне, вдвойне опасно – у мастера Вардена. Безобразия с холодильными установками вчера – твоих лап дело? Я так и подумала. Хорошо, что тебе сковородкой не досталось или скалкой. Но вообще-то постоять в углу за то, что ты навел тут бардак и наморозил комнату, точно не повредило бы.

– Я могу в углу, – радостно закивало это зубастое нечто. – Я могу даже жить там, если хочешь. Я не трону. Честно.