Сотня золотых ос (СИ)

— У меня там приватный конвент, — наконец ответила она. — С… моим аватаром.

— Вот как? — заинтересовался Леопольд.

— Мне понравилось, как вы сделали… ну тот, последний конвент, — смущенно призналась она. — Нет, получилась-то конечно полная херня, то есть не очень удачно вышло, но вы в этом не виноваты, и идея была хорошая…

Интересно, а если бы она создала себе аватар-Леопольда — смогла бы она в этом признаться?

Вряд ли. Но она бы создала его только узнав, что Леопольд мертв. Для живых не возводят виртуальные склепы.

Марш вдруг снова стало себя жалко. И ту, прошлую себя, которую она зачем-то убила.

— Вы хотите посмотреть?

— Это было бы несколько бестактно, — осторожно заметил Леопольд. — Но это… представляет профессиональный интерес. Не только профессиональный.

«Прости его».

Она хотела отменить акцию вовсе не потому что простила Рихарда Гершелла. Мысль о том, что Леопольд останется в этой крошечной комнатке с пересушенным портативным обогревателем воздухом — нужно заказать увлажнители — а Гершелл поедет в Средний Эддаберг была невыносима. Но теперь Марш может помочь. А взрыв башни — такое рискованное дело. Если за ней придут карабинеры, если ей выпишут штраф, если Гершелл, оставшись без своего проклятого дома решит ей мстить — кому она тогда поможет?

Тогда все будет зря.

А значит. Значит, пусть проклятая башня стоит. А Гершелл едет в свой Средний Эддаберг.

Облегчение было пушистым и теплым, оно наполняло сознания, кутая и согревая каждую прошлую мысль и прошлую ошибку. Ей так хотелось подольше задержать это чувство, но последняя мысль вонзилась в это теплое и пушистое серебристым лезвием с витой рукояткой.

Гершелл. Поедет в Средний Эддаберг.

Гершелл поедет — Леопольд останется.

— Я не против, — широко улыбнулась она.

Вот как она поступит. Пускай он говорит с ее аватаром. С той Марш Арто, которая ничего не знает о судьбе Леопольда и ее безумном хохоте при их последней встрече.

А может, все она знает. С чего Марш вообще придумала, что какая-то часть ее может хранить такие глупые иллюзии.

Вот пусть она и решает. Не та Злая-Мерзкая-Марш-Арто, которая никому не могла помочь, а Злая-Но-Еще-Не-Разочаровавшаяся-Марш-Арто.

Потому что в конце концов только у нее есть на это право.

…

Рихард задумчиво смотрел на криво высаженные ростки. Линия получилась прерывистой и неровной, и он сомневался, что не закопал их слишком глубоко или наоборот слишком близко к поверхности. Но возня с холодной землей и хрупкими ростками действительно его успокоила. Он так давно не делал ничего руками, что процесс потребовал полной сосредоточенности. Рихарду все казалось, что он сломает росток пополам, а еще он постоянно натыкался на уже уснувших пчел и дорожки «персикового» геля.

Рихард отлично провел время, правда испачкал руки так, что теперь не отчистить в срок. Ничего, можно надеть перчатки, все равно большую часть сегодняшних эфиров будет вести его аватар, который не копался в земле.

И похмелье пятой степени куда-то делось.

— Мистер Гершелл?

Голос был женский и приятный, и даже трогательно робкий, но Рихарду все равно стоило усилий сделать доброе лицо.

Анни стояла на пороге оранжереи, в домашнем костюме и тапочках. В руках у нее был объемный белоснежный тюк, в котором Рихард с ужасом узнал свой коверкот.

— Я в окно выглянула, а там ваш костюм на вешалке, я думала — стоит кто-то, — виновато объяснила она. — Пальто ваше сдуло наверное, но я его подобрала… отряхнула, вот даже не видно… а вы для эфира цветы сажаете?

Рихарду вдруг стало грустно, потому что славным молоденьким девочкам он кажется человеком, у которого из интересов остались одни эфиры.

Он подумал об этом и сразу понял, что не хотел бы, чтобы симпатичная девчонка в тапочках знала, что он только что кое-как закопал неопознанные ростки в землю, потому что когда-то его коллега-неудачник обронил высокопарную фразу про страдания.

— Терапия, — он нашел нейтральную полу-правду. — А ты почему не спишь? У тебя утром пробный эфир.

— Мне страшно, — глухо сказала Анни. — Мистер Гершелл… вы же уедете, да? Вот после нашего выпуска — уедете и больше не вернетесь?

— Да, — слегка удивился он, на всякий случай еще раз отряхивая руки. — Конечно уеду.

Анни смотрела на него с таким отчаянием, словно за ней стояла расстрельная команда.

Неужели сейчас будет сцена? Ах, как это было бы некстати! В него несколько раз влюблялись пациентки из тех, кто любит постарше, но он всегда пресекал такие разговоры. Потом все равно были обиды, истерики и тоскливые взгляды, а Рихарду совсем не нужны были ни истерики, ни взгляды.

— Тогда… мистер Гершелл, можно я с вами… честно буду говорить?

Ну вот. Точно, сейчас будет сцена. А он стоит в комбинезоне посреди грядок.

— Конечно, Анни, — участливо сказал он.

Как-то Рихард имел глупость в такой ситуации напустить сурового вида. Тогда-то он узнал, что это только больше возбуждает, и что воспитывать этих малолетних идиоток все равно бесполезно.

— Мне не помогло лечение, — выдавила Анни. — Не помогло!

Теперь Рихард удивился по-настоящему.