— Почему цветы-то? — тихо спросил он у холодного стекла оранжереи. — Ты же мог что угодно придумать. Почему не смотреть эфиры, не лампочки на алтарях зажигать? Можно еще копать траншеи. Или жарить тосты, но тебе приспичило говорить именно о цветах.
Леопольд не мог ему ответить. Может, он никому уже не мог ответить.
«Неудивительно, что он сейчас вспомнился», — думал Рихард, раскладывая вешалку-манекен прямо на улице.
Как глупо. Чудовищно глупо. Вот бы никто не увидел.
Он раздевался быстро, чтобы не передумать, и о Леопольде больше не вспоминал. Костюм на вешалке остался напитываться холодным ночным воздухом, а Рихард, шипя и матерясь, влезал в универсальный рабочий комбинезон. Комбинезон шуршал и почти не грел, зато перчатки, которые он нашел в ящике с инвентарем, были чистыми и теплыми.
Можно было скомандовать Аби, чтобы связался с лаборами-садовниками. Чтобы они включили свет, чтобы услужливая модификация Аби с приятным женским голосом объяснила ему, какая лопата для чего нужна и как вообще-то говоря полагается сажать цветы, чтобы не стать человеком, который страдает ерундой. Но Рихард совсем не хотел делить спонтанную полуночную глупость с Аби и его модификациями. Даже если у них приятные женские голоса.
Рихард наконец-то зашел в оранжерею, но не спешил закрывать дверь. От входа тянуло холодом, но запах внутри был совсем не таким, как днем. Запах был тяжелый, маслянистый и почему-то казался мертвым.
Точно, так пахли мертвые цветы, забытые в вазах.
— Ну, что я говорил, — мрачно усмехнулся Рихард, все-таки закрывая дверь. — Ты и здесь оказался неправ.
О чем он там думал, пока ночной воздух не выстудил все идиотские мысли?
Ах да, о том, что совсем не удивительно, что ему вспомнился именно Леопольд. У него могло быть все то же, что у Рихарда, и даже больше. Сейчас самое время о нем вспомнить — история Леопольда даже лучше паранойи помогала думать о том, чего он добился.
Но его неотвязно преследовало чувство, что призрак Леопольда появился в его жизни раньше.
Надписи на стенах, а на подоконниках — зигзаги, нарисованные аэрографом. Похожие на зубы, на зубы и больше ни на что.
Стоило все-таки позволить Аби анализировать биометрику. Может, из кучи несвязных материалов он все-таки смог бы достать ответ, но правда была в том, что на самом деле Рихард очень не хотел знать правду о пожарах, подбирающихся к «Саду».
Он должен был, обязан был ее знать, но отчего-то не хотел. В конце концов, он опросил всех пациентов, даже тех, кому уже не положено было посещение исповедальни. Сделал, что мог. Не нужно взваливать на себя больше — однажды не сможешь ни унести, ни сдвинуться с места.
Рихард поймал себя на том, что сомнамбулически шатается по дорожкам, скользя невидящим взглядом по темным листьям.
Усмехнувшись, он опустился на колени рядом с ближайшим ящиком с землей, в котором ничего не росло. Ростки — и какая разница чего — спали под стеклянной коркой защитного купола. Можно дотянуться. Открыть, забрать ростки и опустить их в землю.
И они прорастут.
Рихард снял перчатки, забыв даже подумать о том, что ему нужны чистые руки. Вытащил рыхлый разлагаемый контейнер и наконец-то почувствовал запах живых цветов.
…
Марш спустилась в одну из лавок на улице, из тех, что лепились к кварталу, как ракушки к днищу корабля. Она ошеломленно щурилась от блеска витрин и все пыталась вспомнить, когда покупала что-нибудь для себя. Для удовольствия, просто потому что хотелось. Может, иногда еду в палатках и табачный концентрат, но вряд ли Леопольда порадует пузырек ароматизированной смолы.
Она стояла, уткнувшись в электронное табло и мерно стучала по нему пальцем, увеличивая количество позиций. Чай, кофе, сыр и хлеб, в котором есть мука. Какие-то банки, какие-то цветные упаковки — она выбирала то, что может долго храниться, но сама не могла понять, зачем. Теперь-то она может возить покупки хоть каждый день.
Хорошо, что она пошла на Стравки. Можно даже еще сходить, наверняка ее пустят — им тоже хотелось зрелищ, а она больше не будет увлекаться. Она это точно знала, ведь теперь все по-другому.
И впервые за столько лет «по-другому» — это хорошо.
Хорошо?
В лавке никого не было, только камеры вились у нее надо головой и заглядывали через плечо. Потому что сейчас глубокая ночь и никому не нужен настоящий хлеб и хороший чай.
А утром. Утром ей нужно быть дома, чтобы отдать сигнал паучкам. Это были особенные паучки, сложнее всех предыдущих — они тянули энергию из всех приборов, какие находили в помещении, им не нужна была ветошь и контейнеры с горючим, только концентрат под монограммой. Марш берегла их для особого случая, никогда таких не использовала, чтобы ее нельзя было поймать, но теперь-то все было иначе. Наступал особенный день, кульминация.
Но нужна ли она теперь?
— Три дня назад был завоз яиц, — робко прочирикал автомат.
— Настоящих или в порошке?
— Имитированных, — доложил автомат. — Двойная гелевая пленка сохраняет продукт лучше, чем натуральная скорлупа…
— Заткнись, — попросила Марш.
Но добавила три лотка с имитированными яйцами в список.