Сотня золотых ос (СИ)

— Кто? — Освальд, казалось, впервые ее услышал.

— Гершелл с девчонкой, которая умерла.

— Нет… она хотела в «Саду» остаться. Она в последнюю ночь… в последнюю, да, торчала у Гершелла в кабинете, но она сказала, что они просто пили чай…

— Ты поверил?

Освальд кивнул.

— Ну, значит, так и было, — равнодушно сказала Марш.

— Я пытался ее спасти, — просипел Освальд. — Правда, я бежал к башне… вот, видишь ожог…

Марш растерянно кивнула. Ей было плевать.

Действительно дружили. Надо же. У Гершелла были друзья. У Гершелла, которого она не захотела убивать ценой жизней троих выпускников «Сада». А Рихард, значит, захотел. Значит, он снова жертвует чужими жизнями.

Как жизнью Леопольда.

Марш открыла живой глаз. Закрыла и открыла снова. Ах, какая злая мысль! Какая злая идея, не на десяток — на сотню золотых ос!

И лекарства. Сколько Леопольду нужно лекарств и сколько они могут стоить? Марш не придумала, где ей взять достаточно рейтинга, чтобы помочь в такой беде. Даже ее второго глаза будет недостаточно.

Но что если Рихард дал ей шанс?

Плохой человек. Я, я плохой человек.

Бесси. От этого имени потянулась тонкая ниточка, завязалась в узелок, а может, в петельку. Нужно посмотреть на эту ниточку пристальнее чуть позже. Бесси-Бесси, хорошая девочка Бесси, а что если она спасет их с Освальдом?

В конце концов, Марш-то точно знала, кто здесь плохой человек.

А если Бесси тоже нужно спасать? Рихард знает, кто принес взрывчатку и кто носил записки. У него хватит совести не мстить еще и ей?

Марш не верила ему. Так же как он не верил ей.

Хорошая мысль. Хороший план.

Нет уж, пусть эта мысль свяжется в узор. Петелька-Леопольд, петелька-Гершелл, петелька-Бесси свяжутся в одну петельку.

— Ты пробовал отправлять заявки в службу поддержки? — спросила она, цепляясь за другую спасительную мысль.

— Да. С репортами. У заявки низкий приоритет, у меня цифр не хватает…

Ну конечно. В любой подобной ситуации человек просто отсиделся бы дома, потому что для других людей не снимают эфиры, поднимающие рейтинг.

Марш представила экран, и на нем свое лицо. Ласковый голос Гершелла, который будет говорить и говорить о ней столько хороших, добрых слов. И люди будут смотреть эфир, люди проникнутся тем, какая она замечательная. И кто-то не пожалеет пару токенов на награду, на несколько баллов общественных симпатий. А потом еще кто-то, и еще.

И каждая награда будет откусывать маленький кусочек ее рейтинга, которого осталось совсем немного.

Не хватит на один эфир и короткую народную любовь.

— А если карабинерам?..

— А что ты им скажешь? Меня хотят убить эфиром? Они через пару месяцев может увидят твою заявку, — печально сказал Освальд и потер нос. — А даже если увидят. Гершелл сделает свое вот это лицо и скажет, что это сбой и ужасная трагедия.

Марш зябко повела плечами. Да, он был прав.

— Нам нужно срочно нагнать себе рейтинг, — пробормотала она. — Очень много рейтинга, чтобы если выйдут эфиры… не умереть… Получим рейтинг, купим билеты в Эльмар, а оттуда как-нибудь доберемся до Дабрина…

— Ты что… — ошеломленно прошептал Освальд. — Это же… нельзя так…

— Можно. Нам теперь все можно. Гершелл разрешил, — подмигнула ему Марш.

— А если нас найдут?!

— Людей с высоким рейтингом не ищут, — жестко усмехнулась она. — Если все получится — нас и искать не за что будет. А Гершелл… либо поймет, что ничего не вышло и молча свалит в свой Средний Эддаберг, либо пусть идет жаловаться карабинерам, а мы над ним посмеемся. Гершелл, кстати, не любит когда смеются, мне даже по морде съездил. А ты не знал? Я тебе сейчас расскажу, как дело было…

Она говорила, говорила и методично складывала вещи в глянцевый рюкзак. Он мало годился для путешествий, но другого не было. На дно она не глядя уложила несколько рубашек, а сверху главное, без чего она не могла уехать — запас эйфоринов и набор для перегонки. Поймала взгляд Освальда. Усмехнулась и не стала ничего объяснять, только уложила сверху свитер, чтобы хрупкий пластик не треснул.

Пусть мальчишка думает, что она барыжит, если ему так больше нравится.

… пять контейнеров синтетического морфина на одной манжете и легальные эйфорины на другой. Потому что ему больно и он боится смерти.

А она боится смерти?

Марш встала, взяла с полки фарфоровый панцирь — почему-то ледяной — и прижалась к нему щекой.

Боится?

Теперь, когда она может умереть в любой момент, может она ответить?

Она боялась. Очень боялась и совсем не хотела умирать так, как решил Гершелл. Может, она бы выпила мизерикорд — сама. Потому что устала и потому что все было зря, но не потому что этот старый ублюдок решил отомстить ей за случайное убийство и обезопасить себя от ее мести за совсем неслучайное предательство.

Марш поморщилась, и фарфоровый панцирь впитал еще одну злую мысль. Последнюю — черепашку она не стала укладывать в рюкзак, вернула на полку.

Как будто она оправдывается. Конечно, она-то случайно убила — убила, убила, убила! — девчонку, а Гершелл, вот кто настоящий подлец, выставил коллегу, который сам подставился под штраф.

Ах да. Гершелл теперь тоже убийца.

Интересно, его мучает совесть?