Пять лет назад стараниями партии Рюриковичей на княжеский стол вновь был призван московский князь. Причем не просто княжеского рода, а боярин. Мужичье тупое тому порадовалось и возгордилось небывало. А то как же, царь русский им поклонился, прислав на княжение своего ближника. А ведь всем ведомо, что князь в Пскове власти почти не имеет, а стало быть, боярину от того урон выходит.
Знает Ефим Ильич, чьи то наущения. Бояре Офросимов, Севрюгин да Барановский постарались. Они, вишь, видят спасение псковской земли только в единении с Москвой. Да народ к тому склоняют. И то, что уж столько лет над ними суд чинит московский князь, приучает их к повиновению царевым людишкам.
Конечно, иные партии стараются разбавить власть и влияние князей. Вон и двух посадников сумели провести, по одному от каждой партии. Так что князь без них ни одного судебного решения принять не может. И в строительство крепостей да церквей также ввели посадских помощников от веча. В поход князь мог выступить только с позволения веча. А в командовании войском ему помогали двое тысячников. Все верно. По одному от каждой партии.
Словом, пусть князь и московский, но его влияние худо-бедно удавалось сгладить. Вообще-то полумеры, но ты поди реши по-иному. В Пскове семь боярских родов. Именно что родов, потому как звание это тут наследуемое. И дети продолжают дело своих родителей. Если нарушится этот баланс хотя бы самую малость, шаткое равновесие в одночасье рухнет.
Сторонниками Москвы выступают только трое бояр. Но это-то и обеспечивает им большинство. Потому как остальные четверо разделились по двое — за Новгород и Литву. И договориться меж собой никак не могут. Только и того, что по взаимному уговору удалось сойтись по посадникам и тысячникам. Иначе и здесь московская тройка заткнула бы их за пояс.
И тут в дело вступает московский царь. Вздумалось ему выдать замуж свою сестру за Трубецкого именно в тот момент, когда тот сидел на псковском столе. Оно бы избавиться от него. Но повода серьезного нет. Народ им доволен. Да и с противоборствующими партиями у него все вроде ладится. Не выпячивается, особо никуда не лезет, обязанности выполняет справно, судит по справедливости. Да так, что народ всякий раз его решением доволен. Ни разу, паразит, не оступился.
А что такое московская царевна? Да она еще не приехала, а народ уже едва ли не приплясывает. А то как же! Мало того что покойный Дмитрий им поклонился своим боярином, так молодой Николай и вовсе сестрой отдаривается! Да стоит только ей приехать в Псков, как ее отсюда уже не выпустят. Людишки мертвой хваткой в нее вцепятся. В смысле в мужа ее, конечно, которого с княжеского стола нипочем не отпустят.
И сколько ни старались распускать очерняющие ее слухи, пока все было безрезультатно. А если она окажется хотя бы малость умна и пожелает братцу своему помочь, памятуя о долге крови… Народу ведь много не надо. Приветить пару убогих, сходить в собор на общую службу, пройтись поторговаться по рынку, потетешкаться с каким младенцем, восхитившись его красавицей-матушкой, да помочь случайной старушке, поклонившись ей в ноги. Все! Народ в нее влюбится. Даже если князь вдруг превратится в непроходимого тупицу и кровопийцу.
Вскоре на подворье Пятницкого подъехал его единомышленник, боярин Аршанский. Этому всего-то двадцать пять, вдвое младше Ефима Ильича. Но… Жизнь — она и есть жизнь. Пятницкий еще с батюшкой Никандра вместе держались и коллегиум вильненский заканчивали. Да прибрал Господь дружка его закадычного. Сын же, как и подобает достойному отпрыску, пошел по стопам родителя.
— Здравия тебе, дядька Ефим, — пройдя в горницу, поклонился хозяину гость.
Не более высокому по положению кланяется, тут они равны, но другу верному батюшки покойного. А тут уж иной подход. С него, разумеется, никто не спросит и не осудит. Но уважить того, кто держал тебя в младенчестве на коленях, ничуть не зазорно. А то и вовсе поднимет тебя в глазах окружающих.
— Здравствуй, сынок. Проходи, присаживайся. За стол пока не зову, потому как ожидаю еще гостей. Но коли голоден…
— Кваску бы испить, дядька Ефим. Палит сегодня, словно и не осень на пороге.
— Это да. Лето в этот раз выдалось жаркое. Евдокия!
— Слушаю тебя, Ефим Ильич, — поспешила на зов молодуха в теле.
— Квасу кувшин с ледника принеси.
— Нельзя тебе с ледника, боярин, — безапелляционно возразила женщина.
— Ты мне еще пооговаривайся. Живо на конюшню спроважу да прикажу вожжами по телесам пройтись.
— Вели, батюшка-боярин. А только…
— Евдокия, то мне квас, — остановил перебранку Аршанский. — Слово боярское, дядьке Ефиму и капли не дам испить. Только поспеши, богом молю.
— Ага. Ну коли так, то я живо. Глазом моргнуть не успеете, — расплывшись в довольной улыбке и не обращая внимания на насупившегося господина, ответила молодка.
Ожидаемые гости появились примерно через час. Причем прибыли вместе. Знали, что беседа предстоит не из простых, а потому для начала предпочли обсудить все в своем кругу. Ну что ж, не сказать, что сторонники Литвы не использовали это время для подобной же беседы.