Сотник

Девчонка раскрыла рот для ответной тирады и… сдулась. Иного слова Мишка при всем своем желании подобрать бы не смог. Словно из нее воздух выпустили — стояла с несчастным видом и только глазами на него лупала; вот-вот слезы брызнут. Повторить так возмутившее ее слово она себя заставила бы разве что под угрозой отлучения от церкви, да и то не сразу, а найтись с ответом вроде "что твои гребцы только что проорали…" с ходу не сообразила.

Мишка за время их вынужденного знакомства уже успел отметить: девчонка вроде и не глупа, в здешнем обществе сошла бы за весьма образованную отроковицу, судя по тому, что она выдавала из Писания при случае и без оного. Вот только знания ее были зазубренными: цитату подходящую она еще могла оттараторить, но сообразить что-то, моментально перестраиваясь по ситуации, оказалась совершенно не в состоянии. Не то что Мишкины сестрицы: даже Елька в таких случаях никогда не терялась, не говоря уж о старших. Анька, пожалуй, и "нехорошее слово" брякнула бы во всеуслышание, не постеснялась.

Гребцы, наблюдавшие Дунькину трагедию со своих лавок, вовсю посмеивались, довольные тем, что надоевшая им до полусмерти задавака наконец-то заткнулась, а та, так и не сумев найти нужного ответа, поступила, как зависший компьютер — перезагрузилась и перешла к следующему вопросу программы.

— Княгиня боярича к себе требует! — возвестила она куда-то в пространство, будто бы и не сам Мишка стоял перед ней, после чего гордо развернулась и попыталась с достоинством удалиться. Правда, получилось у нее плохо: стараясь поскорее миновать нахально посмеивающихся мальчишек и, главное, избежать еще какого-нибудь неудобного вопроса от Мишки, "недокняжна" слишком спешила и, как и следовало ожидать, тут же споткнулась о какую-то снасть под ногами. К счастью, на этот раз дело обошлось без травм и разрушений — стоящий тут же Заика подхватил девчонку за шиворот, и она не расшибла носа, только пострадала морально от грянувшего со всех сторон хохота.

Прежде чем последовать за ней, Мишка подавил рвущуюся улыбку, строго шикнул на разошедшихся отроков и подозвал к себе Артемия:

— За то, что придумал — хвалю, но что же ты, не мог слово какое поприличнее подобрать? Забыл, кого везем?

— Минь, да я и так чуть голову не свихнул, придумывая, — виновато понурился новоявленный поэт-песенник. — Ну никак там ничего больше не получалось, чтобы складно. Если скажешь, мы петь больше не будем.

— Складно! Вот сейчас княгиня мне за вас холку-то тоже складно намылит! — Сердиться не хотелось совершенно. Мишка почесал в затылке и решил: — Пойте пока так: "Лях ли, половец — выгоним всех со двора!" Ничего, что не в рифму — потом еще подумаем.

Княгиня на этот раз гневалась не сильно. В отличие от Дуньки.

— Что же ты, боярич, своим отрокам позволяешь? Ты бы еще их научил, как скоморохов, срамные песни петь.

— Виноват, ваша светлость! Слово уже исправили, петь будут теперь прилично. — Мишка вытянулся во фрунт. — Но наши песни не скоморошьи — воинские. Минувшей зимой в Турове, когда я с братьями воинское искусство показывал, сам иеромонах отец Илларион наше представление и музыку одобрил. Потому и князь Вячеслав Владимирович соблаговолил…

— Ах да, помню, ты сказывал. Но ты вроде про учение тогда говорил, а не про песни. Что же, и эту вы ему пели? — хмыкнула Агафья.

— Эта песня только тут придумалась, чтобы ловчее грести. А тогда музыканты без слов музыку играли. Песни же мы поем на привале или в походе для поднятия духа. — Мишка слегка расслабился, переходя из стойки "смирно" в положение "вольно", и продекламировал голосом Маэстро Быкова из любимого в ТОЙ жизни фильма:

Кто сказал, что надо бросить песни на войне?
После боя сердце просит музыки вдвойне! —

и с трудом удержался, чтобы не добавить классическое: "Ибо все преходяще, а музыка вечна!", но рассудил, что таких приоритетов княгиня может и не оценить.

Впрочем, Агафья оценила. Да и было что! Мишка пустил в ход все свое отточенное в прошлой жизни умение заговаривать бабам зубы. Соловьем заливался: и про благотворное влияние музыки вообще и песен в частности на военный дух личного состава, и про то, чем маршевая музыка отличается от той же "Дружинушки", и про то, как воздействуют приятственные уху мелодии на общее самочувствие и благорасположение. Закончил же тем, что наполовину продекламировал, наполовину пропел "Песнь о вещем Олеге", на мотив бессмертного "Варяга". В конце представления он уже не стоял, а с разрешения княгини сидел и только что за руку ее не держал. Видно, и впрямь достала Агафью монотонность дороги, а тут какое-никакое, а развлечение.

Отпустила она Мишку только тогда, когда ее саму позвал князь, но велела на следующий день непременно снова разогнать скуку занятной и уместной для княжеского слуха беседой. Ну а гребцам милостиво позволила и дальше петь "Дружинушку", хотя и в новой редакции.