Сотник

— А там, ты думаешь, там все это окажется не на виду?

— Можно поставить там и печку, дабы отжигать железо. Вот и объяснение будет.

— А чего любопытных не пускаешь?

— Так я вообще их никуда не пускаю. Тут и жар, и зашибить могут.

Андрей задумался.

Еще стройка. Еще возня. Еще проблемы.

Хотя, конечно, преимущества немалые. Но и риски. Это ведь если кто важный спросит — ну печь и печь. Крицу жгли из руды. Или еще что-то подобное делали. Визуально-то похоже. Ну… отдаленно. А если в крепости печь будет стоять и пожалует тот же Царь, да задаст вопрос неудобный? Что ему отвечать? Правду?

— Давай пока так, — произнес Андрей после раздумий. — А по весне пристройку к кузне ставить будем. Сейчас не до нее. Сам видишь сколько дел. Нам нужно срочно получить металл и сделать из него брони добрые. Ежели сейчас затеем стройку — тебя сильно притормозим.

— Не сильно-то и притормозим, — почесав затылок, возразил Илья. — Я ведь сюда бегать не стану.

— Притормозим, — произнес куда более твердым голосом Андрей. — Сюда может бегать и сын твой с одним посвященным помощником. Да так, чтобы сколько-то человек крутилось неподалеку, но не подглядывало. Они же и станут все приносить. А ты в кузнице будешь делами заправлять. В конце концов не так уж и много там крицы да лома нужно переплавить. До снега управитесь. А потом нужды в печке этой и не будет. Куда с ней спешить?

— Ну если так.

— Так. Именно что так. А в крепости ведь нужно все поставить по уму. И стенки крепкие, чтобы постоянно не обваливались. А там кирпичи нужны стойкие к огню, а не простые. И трубу вывести, чтобы тяга была и дутье получалось сильнее по естеству, а не по усилию. И меха добрый сделать. И многое другое. Не говоря уже про коморку. Много времени и сил они займут. И не все получится быстро сделать. Разумеешь?

— Тебе виднее хозяин. Я-то хотел все это как есть и поставить там.

— Как есть нет смысла. Это, — указал Андрей на печь, — временное решение. Просто потому, что мне больно смотреть на то, как люди, служащие мне, изнуренно долбят молотами. Тяжелый, пустой труд. На самом деле, если знающие увидят эту городуху — засмеют. Посему в крепости если и делать, то сразу по уму.

— Засмеют? О! Вот те крест — ковали за знания эти и душу продадут, и близких своих заложат! — возмутился Илья. — А ты говоришь, засмеют.

— Те, кто разумеют — засмеют, — все равно настаивал на своем Андрей. — Ибо то, что мы тут нагородили — древность древняя. Так еще до рождения Христа в Индии железо пекли. Ныне то, понятно, многое устроили по уму.

— А мы отчего сие не ведаем?

— Так только очень немногие семьи кузнечные о том ведают, да и те обитают в землях магометанских. И берегут сию тайну как зеницу ока. Уже тысячу лет берегут, а до них другие стерегли.

— Откуда же ты о ней прознал?

— Ты хочешь, чтобы я тебе ответ просто придумал или соврал что-нибудь интересное? — усмехнулся парень.

Илья вяло улыбнулся, но промолчал. По нему было видно — любопытно, безумно любопытно. Но настаивать не хочет. А сынок его возьми да ляпни:

— Неужто на сковородках адских можно болтать? Боль же. Ужас. Страх. Ни словом обмолвится, ни вздохнуть. Одна сплошная пытка. Отец Афанасий так сказывал.

— А он там был? — усмехнувшись, спросил Андрей.

— Где?

— Ну где эти сковородки стоят.

— Да откуда? Он же жив. — произнес сынок да осекся, глядя на улыбающееся лицо Андрея. — Но боль. Разве можно привыкнуть к тому, что тебя жгут раскаленным железом?

— Глупости это. К любой боли можно привыкнут, — нехотя ответил Андрей и замолчал, не желая развивать тему. Но сын кузнеца не успокаивался…

— А что потом?

— Что потом?

— Когда к боли привыкнешь.

— Вот тебе по нежной юности тяжко было к горну подходить от жары?

— А то как же!

— А теперь?

— Да ничего.

— Вот и ответ на твой вопрос.

— Но ведь тогда получается, что горение в аду не может быть вечным мучением.

— А кто тебе сказал, что в аду это главное мучение? — нехотя ответил парень.

— Ну…

— А аду нет запертых дверей. Но никто оттуда не уходит. Ибо совесть, нередко бессильная тут — там обладает безграничной властью. И наказание твое не в том, чтобы гореть, а в том, что ты раз за разом умираешь от страшных, обостренных мук совести за совершенные дела. Умираешь, а умереть не можешь. И деться никуда не можешь. — произнес Андрей, вспомнив очень понравившуюся ему концепцию из сериала «Люцифер».

— А как же дьявол? Разве он не борется с Господом нашим за наши души? Разве не истязает нас на потеху своей черной души?

— Господ наш Всемогущ. А это значит, что дьявол супротив него — ничто. Иное говорить — оскорблять Всевышнего, сомневаясь в его всемогуществе. Нет, дьявол просто присматривает за адом. Считай управляющий или приказчик. Поганая работенка, на которую ее туда самого упекли в наказание за бунт. Поверь — смотреть из века в век на корчащихся в муках совести людей удовольствие отвратительное. И само по себе та еще пытка. Не забывай — он ведь ангел. И хоть взбунтовался супротив отца, но нутро-то свое никуда не дел. — продолжал он рассказывать им сериальную концепцию.

— А черти?

— А что черти?

— Ну они ведь охотятся за нашими душами!