Уже возле особняка Самохиных, Артём не нашёл ничего умнее, как отправить Лизе сообщение: «Не спишь?». А потом, подумав, отправил ещё три: «Как тебе спектакль?», «В субботу у меня за городом соревнования по мотокроссу», «Приглашаю в качестве болельщика». Последние два SMS он отправил ещё и Никите. Надежды было мало, что кто-то из Бернгардтов поедет с ним загород, но Артёму было бы очень приятно, если бы они согласились.
Вера сидела у подсвеченного фонарями дерева в дачном кресле-качалке и курила, у Артёма тут же сложилось впечатление, что она после его визита две или три недели назад, будто не уходила, даже не меняла положение тела.
— Что-то ты долго добирался, Иветта не отпускала? — усмехнулась Самохина, лукаво посмотрев на пасынка.
— Она имеет на меня какие-то права, чтобы взбрыкивать? — нахмурился Артём.
— Сейчас не имеет, но в будущем — вполне возможно.
— Нет у нас с ней общего будущего.
Вера засмеялась. Артём ненавидел этот смех — скрипучий, прерывистый — и поморщился. Он вдруг поймал себя на мысли, что мачеха никогда не интересовалась его делами, не спрашивала, как учёба-работа, что тревожит, как в конце концов протекает жизнь? А потом ответил себе сам: потому что полностью равнодушна к его судьбе. Но и он тоже не интересовался жизнями членов семьи. Не учили его заботе, вниманию и прочему. Непонятно отчего, но настроение испортилось совсем.
Поднимаясь по ступенькам к входной двери, у него сложилось стойкое ощущение, будто сейчас идёт по тонкому канату, не видя, что внизу пропасть. Странное чувство. И оно не обмануло.
— Сын, — начал Юрик, сидя в своём кабинете за столом огромного антикварного стола. — Тебе уже двадцать шесть, и пора бы подумать о продолжении рода. Мне было двадцать шесть, когда ты родился.
Отец всегда так строил фразы, о чём бы они ни говорили: о работе, еде, новом галстуке. Неизменно поучительный тон и обязательно сравнение с собой любимым. «Господи, как я прожил все эти годы, как вытерпел этот бесконечный диктат? — подумал Артём и засмеялся, усаживаясь в белое кожаное кресло:
— Так я, оказывается, появился ради продолжения твоего рода, а не по великой любви к Софье?
— Не передёргивай. Софья была всего лишь инкубатором для рождения детей, как это грубо не звучит. Настоящая мать, которая тебя вырастила и отдала душу и здоровье — Вера, — пожевав губами, несколько цинично ответил отец.
— Вопрос в том, что было в этой душе? Вот в Софье, воспитавшей чужого ребёнка, как своего, была душа, а в Вере я её не чувствовал.
Юрик скривился:
— Что ты можешь знать о Вере? Ничего.
— О да. Ведь ради неё ты отобрал меня у Софьи?
— Ошибаешься. Забрал ради себя, ради тебя.
Он достал из кармана длинного халата чистый, отглаженный платок и вытер лоб.
— А ты не думал поступить иначе: развестись с Верой и жениться на Софье?
— Если бы я оставил Веру, мои родители забрали бы фирму, а я этого допустить не мог. К тому же у жены отлично пошли дела, первое время после свадьбы она приносила большую долю в общий бюджет, чем я. С ней мы смогли построить наше обеспеченное будущее. А Соня… что Соня? Нищебродкой была нищебродкой и погибла, несмотря на прекрасное образование и престижную работу, это всё из-за её ангельского характера — всем помогала бесплатно, и мать её — учительница — тоже такая же нищебродка. И тебя бы ждала нищета. Пойми, деньги — это всё: власть, слава, счастье. Это и есть сама жизнь. — Юрик сделал театральную паузу и продолжил: — Об этом я хотел с тобой поговорить. Послушай меня, как я когда-то послушал своего отца, приняв верное решение. Но речь сейчас не обо мне, а о тебе.
Юрик встал и начал ходить из угла в угол — всегда так делал, когда волновался. Артём понял, о чём пойдёт речь, и не ошибся. Самохин — старший немедленно поведал сыну о разговоре с Борисом Кустовским.
— Пойми, тебя в этом браке ждёт счастливое будущее. — Юрик замолчал. Должно быть, в его декламации снова предусматривалась театральная пауза. — Борис пообещал продвигать зятя по служебной лестнице, обеспечить через год защиту кандидатской, а там ещё лет через пять докторской — и место декана в кармане. — Не дав возможности сыну высказаться, продолжил: — Ну а не захочешь заниматься преподавательской деятельностью или наукой, Борис возьмёт тебя в администрацию, со временем войдёшь в депутатский корпус. А? Каково? Хорошие перспективы? — И не дождавшись ответа, потёр руки: — Отличные. Это если ты согласишься стать его зятем.
Артём усмехнулся:
— Отец, ты себя слышишь? То есть, не Иветта выбирает себе мужа, а её папаша покупает зятя? Ты не подумал, что года через два твоего приятеля и моего потенциального тестя снимут с хлебной должности или ещё хуже отправят в места не столь отдалённые — при желании найдут за что ухватиться. Что тогда скажешь? Посоветуешь подать на развод?
— Не устраивай балаган. Я даже не допускаю такую мысль. С Борисом такого точно не случится: у него наверху полно подвязок.
Артём выдержал паузу, предоставляя возможность отцу высказаться. Неправильно истолковав его молчание, Юрик в заключение своего спича патетично воскликнул: