Своё добровольное принижение он опускал как пустое ведро в воду колодца, с учащённым сердцебиением топил жёсткость былого влияния.
Дальше он понёс свою жизнь такой, какую вынес из прошлых неудач. Во всяком малом бездействий обнаруживал угрозу жизни. Его личные усилия были постоянно несущимся явлением, он содержал облик постоянно работящего человека. Уставшее, от выцедившейся силы за долгие годы мышечного труда его тело, ссутулилось и высохло. Он тратил на себя - мелочь, и всегда находил - слишком многим; донашивал одежду старого покроя обветренную пылью солнца, летом его блёклая косоворотка белела солёными кольцами от высохшего пота.
Незаметная жена всегда следовала за мужем, такова гудящая традиция крестьянского оборота жизни в утверждённом порядке первичного соединения. Они запрягались в дышло легко слаженной повозки с большими колёсами от конной жатки, мяли землю, словно у них никогда не было своих лошадей.
Возили с карьера оранжевую глину для обновления стен старой мазанки, доставляли пресную питьевую воду в кадках из Учительского колодца. Нагружали тележку травой выкошенной в забытых неугодиях - сушили на зиму овцам, чтобы успеть до наступления окончательного коммунизма, засолить твёрдую брынзу. Старики тянули годы без нужды в помощниках, их маленький сад и огород, орошаемый жёсткой водою колодца, - с умением плодил достаточный урожай.
Невестки и дочери приходили в гости, что бы уйти с обязательной ношей. Старуха наполняла фартук гостинцами для внуков: орехами, сушенками, кренделями... - не наполнялись сердца молодых женщин, они у матери выведывали, не думает ли отец вернуть, снятые в девичестве украшения, что бы могли показать обещанное внукам. Хотели знать: когда вернёт заработанное.
Старуха глазами затаённо водила по сторонам... и вверх уносила неведомое. Показывала на того, кто знает - когда.
Старик тут имел обычную привычку, разумением вещей, память глубоко прятать, а воспитанные с детства широкой, тяжёлой ладонью взрослые дети не раз собирались назревшее отцу высказать, ...и каждый раз у них в горле айва тёрпкая застревала, - не смели требовательный голос упорядочить. Мать тут всегда повторяла: не хочет старый в упор сущность назревшую понимать, ничего не говорит, тем же кривым пальцем предстоящее обозначает, и в непонятную высоту мысли свои уводит.
Одна младшая дочь ничего не спрашивает, и муж её - продавец магазина продуктовых товаров Стас, интересовался у тёщи, и тестя: какая им помощь нужна?
- Никакой! - отвечал старый Христиан, мрачнел состоянием, глаза сморщенные выразительно тускнели.
Стас шептал жене: - Старый никому не отдаёт накопления, потому что тебе по праву младшей в семье оставить хочет. Не склонен при жизни упрёки содержать. Он один знает, как должно быть, верою живёт, знает: всё стоящим приобретал, не тот товарооборот, что бы лжи отдаваться. Все уже привыкли жить без дорогих прикрас, одни мы с тобой дорогая, украсим нашу жизнь после жизни старика.
Стас торговым чутьём улавливал всякую выгоду, его нервы в самых пятках заиграли, когда узнал, что тесть занемог, наконец, при смерти лежит. Пусть дочь оплакивает отца, она женщина, а он побежал бога опередить, первым руку хочет положить на холодную тайну непокорного чела, что только земле одной поклоны давало. Он вбежал в калитку запыхавшись, ...обнаружил, - родня большая уже прохаживается дорожками двора, вымощенными хозяином, который покидает вечность хоженых камней под ногами. И камень вечной памяти будет над ним. Задумавшиеся, опечаленные родственники, заранее говорят шёпотом, входят в мазанку, где старик лежит на жёсткой деревянной койке, и выходят, тяжело выдыхая прелый воздух, опечалены несообразительным концом старого мозга. Имел он дом немалый и комнаты, обставленные шерстяными ткаными полотнами, с печками и без них, а умирал в мазанке первично выстроенной из замешенной соломы в глине, крыша, - черепками красными крыта. Одно окошко малое сиротливо в стену впилось.
Часы, с гирьками подвешенными, тикают беспрерывно, не хотят с ударами сердца расставаться. Солнце осеннее ярко падает в узкое окошко, освещает койку и часы с тихим временем в стрелках.
...Сходил дед воды набрать в колодце своём, и упал возле колоды, ведро полное водой разлилось под ним.
Стас растолкал толпившихся у двери кухоньки женщин, с мужиками издалека движением глаз озабоченных поздоровался. Вошёл к недвижимо лежащему тестю, потрогал распрямившийся лоб, и устами блаженными, сладко произнёс: - Его организм совершенно устал от единоличия, тело холодом пошло содержаться, душа в груди движения начала, ...у него больше нет силы, к нам вернуться.
Окружавшие умирающего старика родные и сторонние, смущают внутренние переживания зятя.
- Выйдите все, он одному мне как пресвитеру хочет открыться, желает один остаться, он жил один без всех, и один только бог знает, куда поместит душу святого человека, не признавшего торжество безбожников.
- Непонятно, что ли!- сладкие уста горечью горячей заговорили. - Вышли, вышли все быстро!