Тут важный для села человек пришёл! Слова важные говорит: не пахарь, не животновод, не мотыжник, - а торговец выученный!
Женщины: дочери и невестки, другие окружавшие ложе, стали подниматься одна за другой, выходили со сложенным раздумьем, - а лицо младшего зятя всё продолжало строгость излучать, словно должников давних из магазина выпроваживает.
Они охали, разминали засидевшиеся ноги, стонали из жалости к родителю, тяготою упрямства удержавшего возмущение власти, каждая думала-гадала: куда отец спрятал то, что лежит ценностью двора куда большею, чем он теперь. Они вспоминали своё законное; не хочет ли младший зять всё утащить заодно со спустившеюся смертью. Давно ждут свет, украшавший их молодость, гадают, где та темнота, что прячет свою стоимость из времён старого сложенья.
- Дед, дед... - заботливый зять стоял над умирающим, - те кулоны, гримны, перстни, алтыны, что ты снял у большой семьи, для младшей всё предназначенное, я не видел ни разу. Где они?
Старик шевельнул веками, нюхал голос, что навис над ним. Где-то в поздних цветениях за окошком, жужжали пчёлы, перезревшие гроздья капали плесенью. Зятю показалось, что холодный лоб морщится, качнулись в беспамятстве веки, изобразили вечное упорство, они как будто говорили: - Никогда не найдёте!
Отец! - ценности, что ты предусмотрительно сберёг с заботой о нас. Мы будем смотреть на них, и оплакивать твою смиренную душу. Скажи, где спрятана твоя любовь к нам?
Зятю показалось ,что старик улыбнулся, шевельнул губами, он наклонился, кольнул небритой щетиной мочку уха, ждал... Ждал долго, но ничего не расслышал. Усмотрел в молчании разбуженное желание ещё немного подумать. Дед хочет сам ещё раз переливы блестящие увидеть.
В коридоре, у закрытой двери толпилось много родичей несогласных:
- Что там Стас этот за попа расписывается, у него иная вера, умирающий всем поровну наше разделит...
- А то не знаю, какую исповедь у отца, этот торгаш выбить хочет - крикнул обиженным пьяным голосом младший сын, он втолкнул вытянутой над чёрными косынками косматой рукой глухую филёнчатую дверь, и стал вталкивать косынки в комнатушку отца.
Стас смотрел уныло на всё, одел шляпу, затем снял, приложил к груди, над ложем умирающего поник, всегда умел своё сказать:
- Тут вошли все родные, братья и сёстры с зятьями, твои дети, - начал он, - нам иногда трудно было понять его мысли, а он всё усыхал на скудной пище, не покорился всеобщему энтузиазму; и ещё труднее правильно рассуждать о своеволиях его, даже не верится, что такой человек собрался покинуть нас, не уведомив о самом главном. Но тесть всегда ходил ответственным человеком, он заверил меня знаками сокровенного завета, что именно мне вверит своё последнее пожелание. Падайте, упадите на колени перед ним, он один, завет его один, ...а вас слишком много.
Стас вышел во двор орошённый богатым осенним солнцем, вошёл в круг мужчин ожидающих неминуемое. Его шляпа возвысилась стройностью над всеми, и он возвышенно заключил: - Все мы Там будем, - про себя подумал - неужели они думают, что им достанется не высчитанное. Сам, очень силён в арифметике. Все рассуждают о непокорном имении старика, а Стас в уме, вес спрятанного складывает.
Зятья давно знали, сколько было снято с нежной жены, и гордыми были, что без украшений усмотрели их женскую красоту. А клад не женщина, он с годами привлекательностью хорошеет. Старик алтыны в переходное время наработал, Весь край в новую историю входил, он же осваивал накатывающееся перемены, предусмотрительно от колхоза устранился.
Куда он мог их спрятать... - думал каждый. Стас же извлекал понимание бумажных денег, что копил, - фальшивыми по времени могут оказаться бумажки, вслух для всех сказал: - Да..., износился старик, всего второй день из всей долгой жизни без работы лежит. Неожиданно упал, и самое страшное онемел сразу.
Он с незаметною медлительностью отступил от круга горюющих людей, стал искать место, откуда начал удаляться старик, прежде чем упасть в беспамятство. Стал рассматривать потаённые места сарая, хлева, кладовки, - внимательно оглядывал места, что для укрытия бы сгодилось. Сам свою внутреннюю сокровенность тоже искал. Заглянул под верстак, в чулане мучной ящик перерыл, отруби щупал, знал, что затянувшаяся тайна не лежит на поверхности ожиданий. Тяжесть бочки с прошлогодним вином ощутил. Сколько властей поменялось ни одна, не в силе вино упразднить. Зуд желания угадать заветное место, свербел нестерпимо. Он скрипнул чопом, наточил кружку с искрами новыми. У старика бочка, - всегда запах айвы содержит...
Стас уловил, что за ним следят, нестерпимую горечь изобразил, подумал: если кто, что-то подозревает, пусть соображения ненужные спрячет.
- Я расцениваю такие порывы, как замечания неуёмному коварству.