Социализм. История благих намерений

Историй, подобных приведенным выше, как более кровавых, чем упомянутые в еженедельниках ЧК, так и менее масштабных, чем в Крыму в 1918 г., было предостаточно в годы красного террора. Историк Сергей Волков, специализирующийся на теме Гражданской войны, хотя и не лишенный предвзятости, писал, что «в Мариуполе после занятия его большевиками в марте 1919 г. найденные офицеры были изрублены на месте. В Екатеринославе до занятия белыми погибло более 5 тыс. чел., в Кременчуге – до 2500. В Харькове перед приходом белых ежедневно расстреливалось 40–50 ч, всего свыше 1000. Ряд сообщений об этих расстрелах появлялся в “Известиях Харьковского Совета”. В Чернигове перед занятием его белыми было расстреляно свыше 1500 ч, в Волчанске – 64. В Одессе за три месяца с апреля 1919 г. было расстреляно 2200 ч (по официальному подсчету деникинской комиссии – 1300 с 1.04 по 1.08), ежедневно публиковались списки 26, 16, 12 и т. д. расстрелянных, причем действительное число бывало обычно больше: когда писали о 18 – было до 50, при списке в 27 – до 70; летом каждую ночь расстреливали до 68 ч. Всего на Юге в это время число жертв определяется в 13–14 тысяч» [60]. Обратите внимание, что вышеприведенные цифры касаются довольно короткого временного отрезка – несколько месяцев 1919 г. и все эпизоды – на территории Украины. Допустим, они преувеличены вдвое – но и тогда вырисовывается существенная цифра в 7000 человек, убитых не в бою, а безоружных, пленных, беззащитных, без суда и следствия. Впрочем, как мы видели на примере Крыма, и 14000 – вполне реальная цифра.

В Киеве в феврале 1918 г. под руководством красного командира Михаила Муравьева было убито 3000 человек, из которых 1000 были офицерами. Перед самым штурмом города Муравьев, как об этом писал Антонов-Овсеенко, отдал приказ: «…войскам обеих армий приказываю беспощадно уничтожить в Киеве всех офицеров и юнкеров, гайдамаков, монархистов и врагов революции» [14, с. 154]. Овладев городом, он наложил на него огромную контрибуцию в 10 млн руб., о поддержании законности едва ли можно было говорить. Скорее всего, красный террор с подачи Муравьева был стихийным, как в Крыму; на людей, внешним видом выдававших свою «буржуазную» принадлежность, лишенных поддержки закона и государства, нападали красноармейцы. Больше всего досталось офицерству. Муравьев потом хвастался: «…мы идем огнем и мечом устанавливать Советскую власть. Я занял город, бил по дворцам и церквям… бил, никому не давая пощады! 28 января Дума (Киева) просила перемирия. В ответ я приказал душить их газами. Сотни генералов, а может и тысячи, были безжалостно убиты… Так мы мстили. Мы могли остановить гнев мести, однако мы не делали этого, потому что наш лозунг – быть беспощадными!» [304]. В Киеве он оставался недолго и продолжил дальнейшее наступление большевиков на территории Украины, так что мы не представляем даже, сколько еще этот «замечательный» военачальник отправил на тот свет «буржуев».

Заметим еще раз, что в данном эпизоде движущей силой красного террора была не ЧК, а стихия, созданная возбужденной, по-социалистически идеологизированной, массой, возглавляемой одним из многочисленных красных командиров-авантюристов. Сколько таких полевых командиров взяли под свое крыло большевики? Страшно представить, что даже чекистов поражали масштабы репрессий Муравьева (о чем говорил сам Дзержинский), но это и неудивительно, ведь, будучи авантюристами по природе, получившие власть почти случайно, большевики привлекли к себе множество таких же по психологическому складу людей[11].