СОЦИАЛЬНАЯ ЭКОНОМИЯ ТРУДА: Общие основы политической экономии

Чтобы обнаружить пустоту деления истории на «до — теперь — после», достаточно поставить вопрос: что последует за «после», т. е. что будет после «после», да еще после третьего «после» и т. д.? Вразумительного ответа на этот вопрос не получить.

Так называемая «постальтернатива» «посту» —это номенологическая инсинуация, т. е. лишение термина смысла, его деморфимизация. Что такое, например, постчеловек? В лучшем случае, нечеловек, т. е. это вымысел, в худшем —деградация, смерть человека. Когда же требуют еще определить, что такое постнечеловек, то это уже самый настоящий мошеннический трюк.

Не зря многих из постмодернистов, в частности Ж. Делеза, причисляют к интеллектуальным мошенникам {686}. В. А. Кутырев называет рассуждения о постчеловеке «Еванглием антигуманизма» — «благой» вестью о смерти {687}, приводя соответствующее место из книги Ж. Делеза о работах М. -П. Фуко: «В наши дни мыслить можно только в пустом пространстве, где уже нет человека... Всем тем, кто хочет говорить о человеке, его царстве и освобождении, всем тем, кто еще ставит вопросы о том, что такое человек в его сути, всем тем, кто хочет исходить из человека в своем поиске истины... всем этим несуразностям и нелепым формам рефлексии можно противопоставить „лишь философический смех"» {688}.

Приведенные слова говорят и о другой стороне постмодернизма — о его приверженности к архаике, к идее необратимости регресса по отношению к современности. Выступая против будущего, постмодернисты его симметричную альтернативу видят в прошлом. «Пост» в их лексиконе служит не только для обессмысливания будущего, но и настоящего, современности.

Это можно показать на примере постмодернистских рассуждений о современном положении России, о ее капиталистическом настоящем. Вместо того, чтобы увидеть в современном капиталистическом положении российского общества кризис самого современного монетаристского типа капиталистического общества, представители российского модернизма настойчиво твердят, что это кризис установившегося в России архаического, а не современного капитализма. «Как видим, — пишет Ю. Н. Давыдов, — и непромышленный характер „нового русского" капитализма, и фискально-политическое происхождение „новых русских" капиталов, и поразительная „социальная близость" его основных персонажей, соответствующих фигурам античного капитализма, — все это позволяет причислить наш нынешний капиталистический тип к архаическому» {689}.

Модернисты готовы причислить к капитализму не только античное, но и первобытное общество, лишь для того, чтобы обелить современный «цивилизованный» западный капитализм и модернизировать Россию по его образу. Они готовы признать существование христианства до рождения Иисуса Христа, лишь бы Россия встала на путь развития «нравственно-религиозно ориентированного рыночного хозяйства, аналогичного тому, что возникло в свое время на Западе «из духа» протестантской этики индивидуального труда, частной собственности и личной инициативы» {690}. Они верят в учении о капитализме не А. Смиту, Д. Рикардо, К. Марксу, а М. Веберу, у которого, по словам всемирно известного исследователя капитализма Ф. Броделя, «однозначное «идеалистическое» объяснение, делающее из капитализма воплощение определенного типа мышления, всего лишь увертка... чтобы ускользнуть от [признания] мысли Маркса» {691}.

У постмодернистов формула истории, состоящая из трёх компонентов «до — теперь — после», расчленяется на дихотомические пары, что еще больше уменьшает ее способность выражать историчность общественной реальности. В первой дихотомии «до — теперь» образуется симметричная ретроальтернатива, во второй — «теперь — после» — постальтернативная симметрия. При этом полюса дихотомий выступают не как взаимоотрицающие и взаимополагающие друг друга противоположности, а как сосуществующие в разрыве стороны дихотомии. Так, «после» только тем и отличается, что оно не «до», т. е. внеположенным по отношению к «до», оно ничего определенного не отрицает и ничего определенного не утверждает. Эта дихотомия не выражает ни развития, ни изменения.

Чтобы каким-то образом оправдать «деконструкцию» категорий противоречия и отрицания, объясняющих возможность развития, их заменяют понятием «дихотомическое различие». При этом обычно ссылаются на антиномии Канта, используют их «метафизичность». Кант противопоставляется Гегелю, который, как известно, подверг серьезной критике Канта в этом вопросе. «Гегелевское противоречие, — писал, например, Ж. Делез, — как бы доводит различие до конца; но это тупиковый путь, сводящий его к тождеству, придающий тождеству достаточность, позволяющую ему быть и быть мыслимым» {692}.