Социальное насилие

Автору этих строк довелось посещать тюрьмы и другие пенитенциарные учреждения многих зарубежных стран Азии, Америки, Европы и, конечно же, бывшего СССР и России. В тюрьмах Западной Европы убеждаешься, что можно вполне сочетать надежность охраны (с помощью электронной техники, без автоматчиков и собак) и режимные требования с соблюдением прав человека, уважением его личности. В одной из посещенных мною тюрем г. Турку (Финляндия) заключенным… выдаются ключи от камеры, чтобы человек, уходя из нее, мог закрыть дверь в «свою комнату» и открыть, возвращаясь. По мнению начальника тюрьмы, это позволяет заключенным сохранять чувство собственного достоинства. В Хельсинки (Финляндия), Фрайбурге (Германия) заключенные проживают по одному – два человека в камере и днем свободно гуляют по коридору, заходят в гости друг к другу. При мне в тюрьме Хельсинки осужденные на кухне блока готовили торт ко дню рождения одного из заключенных. В камерах находятся телевизоры, компьютеры, прохладительные напитки. В Дублине (Ирландия) начальник тюрьмы долго не мог понять мой вопрос о количестве заключенных, содержащихся в одной камере. Наконец, он ответил: «Конечно, по одному человеку. Не могут же незнакомые люди проживать вместе». Замечу, это не страшное «одиночное заключение», поскольку заключенные свободно общаются между собой, а лишь обеспечение достойных условий отбывания наказания.

В – четвертых, все решительнее звучат предложения по формированию и развитию альтернативной, не уголовной юстиции для урегулирования отношений «преступник – жертва», по переходу от «возмездной юстиции» (retributive justice) к восстановительной юстиции (restorative justice)[323]. Суть этой стратегии состоит в том, чтобы с помощью доброжелательного и незаинтересованного посредника (нечто в роде «третейского судьи») урегулировать отношения между жертвой и преступником. В целом речь идет о переходе от стратегии «войны с преступностью» (War on crime) к стратегии «сокращения вреда» (Harm reduction)[324].

Вообще проблемы социального контроля над преступностью в связи с очевидным «кризисом наказания» выходят на первый план уголовной политики государств и становятся приоритетной темой криминологических исследований и дискуссий.

Российская уголовная политика

Очень тревожную тенденцию постперестроечного режима в области социального контроля над преступностью отражает Уголовный кодекс РФ (1997) и ряд федеральных законов. Уголовный кодекс провозглашает основной целью наказания «восстановление социальной справедливости» (ст. 43 УК РФ). Это что – возврат к идее мести? Сохраняя смертную казнь (ст. 59 УК), несовместимую с цивилизованностью, УК вводит пожизненное лишение свободы (ст. 57 УК), которое могло бы быть отчасти оправданным только как альтернатива отмененной раз и навсегда смертной казни. Лишение свободы предусматривается до 20 лет, по совокупности преступлений – до 25 лет, а по совокупности приговоров – до 30 лет (ст. 56 УК). Ни пожизненного лишения свободы, ни 30 – летнего срока не знало даже сталинское уголовное законодательство (оставляем в стороне массовые внесудебные расправы и иезуитские «десять лет лишения свободы без права переписки», что фактически означало смертную казнь). Более того, законодателям показалось «мало» 25 – ти и 30 – летнего срока при рецидиве, и в 2014 г. эти сроки были увеличены соответственно до 30 и 35 лет… Законодатель отказался и от института отсрочки исполнения приговора (за исключением очень ограниченных случаев), который ранее широко применялся, особенно в отношении несовершеннолетних.

С моей точки зрения, в России отсутствует реалистическая, научно – обоснованная уголовная политика в виде обсужденной и принятой концепции, программы. Те документы, которые время от времени принимаются ad hoc, не могут обозначить целостную уголовную политику государства[325]. Если же исходить не из провозглашаемых лозунгов, а из реальной законодательной и правоприменительной практики, то прослеживается приоритет традиционного «усиления борьбы» с преступностью. Бесперспективность и зло такого подхода для многих специалистов очевидны.