Социология публичной жизни

Влияние позиционирования индивида в стандартно понимаемой социальной структуре и в системе неравенства на формы его поведения и на установки в публичной жизни обнаруживается как статистическая тенденция, но это влияние не настолько однозначно, чтобы можно было – на основании знаний о месте человека в социальной структуре – со всей уверенностью, наверняка предсказывать, каким образом он поведет себя в определенной ситуации. И иначе не может быть. Представим себе, какое это было бы общество, если бы социальная структура строго детерминировала установки и варианты поведения каждого человека. Если бы, другими словами, установки и варианты поведения были жестко приписаны к определенной статусной позиции или должности (независимо от того, кто ее занимает), а не к конкретному человеку, который достиг данной позиции. Субъектность человека стала бы пустым понятием, чувство действенности и контроля над собственной жизнью оказалось бы сведенным к нулю, вследствие чего потеряло бы смысл и чувство личной ответственности за то, что человек делает. Такое общество может существовать только на страницах дистопии (антиутопии), являющейся продуктом литературной фантазии. Свобода в такой модели общества тоже стала бы определением, лишенным реально обозначенных атрибутов, а понятие «гражданство» утратило бы право на существование. В подобном воображаемом обществе отдельные индивиды оказались бы бездушными и легко заменяемыми элементами некой органической машины, каковую стала бы представлять собой человеческая общность.

Мы знаем, что такого общества не существует, а не существует его по той причине, что человек обладает чрезвычайно сложным и не познанным до конца атрибутом, называемым сознанием, потому что человеку присуще чувство собственной идентичности, которое, в общем, постоянно и не зависит от изменчивых социальных контекстов, а также, самое главное, потому что он способен переступать через социальные обусловленности (в том числе и структурные). Данная способность отличает человеческие сообщества от тех, что образуются животными, и она сыграла решающую роль в формировании таких различающихся явлений, как технологическое развитие и отсталость, культура и наука, мораль и политика, свобода и рабство, религия и атеизм. Это особенное свойство человека называется по-разному, например свободная воля, или субъектность, или вообще субъектная действенность (Szmatka, 1998: 15), но его смысл остается одинаковым: существует некоторая сфера автономных решений индивида, формирующих его установки или формы поведения, которые реализуются невзирая на обусловленности социального контекста (а иногда даже вопреки этим обусловленностям).

В этой связи возникает вопрос, можно ли эту основополагающую категорию теоретически проанализировать как проблему; другими словами, можем ли мы представить какие-либо модели или теоретические схемы, благодаря которым станем лучше понимать субъектность человека, присущие ей ограничения, а также вытекающие отсюда последствия для формы публичной жизни. Позитивным ответом на этот вопрос является theory of agency. Я привожу название этой теории (а по существу, целого семейства теорий) в английском звучании, так как для нее пока еще не найдено хорошего польского (и русского. – Перев.) эквивалента, который бы без всяких недоразумений относил наши рассуждения к указанному течению научной мысли в составе общественных наук. Эта проблема подвергнется в настоящей главе обсуждению, в котором применяются уже русские термины (а именно субъектная действенность или субъектное действие), причем именно в том значении, которое в англосаксонской литературе приписывается понятию agency.

Проблема автономности человека перед лицом внешних обусловленностей далеко не нова в общественных науках. Можно сказать, что она сопутствовала размышлениям над общественной природой человеческой жизни со времен античной древности (Аристотель в так называемой «Никомаховой этике» проводит различия между механическим, безрефлексивным поведением и поведением, связанным с личными желаниями и решениями, которые являются основанием таких свойств характера, как «добродетельность» или «совершенство», позволяющих человеку предпринимать благоразумные и предусмотрительные действия). Не будем, однако, заходить столь далеко и начнем наши рассуждения от Макса Вебера. Хотя данная проблематика не была чужда ни Марксу, ни Дюркгейму, да и в изложенных Гоббсом основных взглядах и положениях по поводу человеческой природы тоже наверняка можно проследить заинтересованность подобной проблематикой, все-таки именно проницательные веберовские вопросы и попытки находить на них ответы (Weber, 2002[38]) явились важным толчком к теоретическим размышлениям и эмпирическим исследованиям, концентрирующимся на следующей проблеме: в какой степени индивид сохраняет автономность от достаточно случайного социального контекста и от тех взаимоотношений, в которые он вовлечен.