Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах

Однако опровергать выводы Хантера было непросто, прежде всего потому, что он, как отмечает Д. Риччи, был в то время единственным, кто обладал данными эмпирического исследования в Атланте и конкретными фактами. Поэтому оппоненты не могли критиковать содержательные моменты (например, что он неправильно оценил роль тех или иных людей и групп) и вынуждены были ограничиться в основном методологическими аспектами [Ricci, 1971: 97].

По их мнению, в методологии Хантера было три крупных изъяна. Острой критике подверглись прежде всего репутационный метод и сама идея определения субъектов власти на основе их репутации. Репутация не всегда отражает реальность – такова основная линия критики хантеровского метода. Изучение политических явлений на основе субъективных мнений неизбежно усиливает влияние персональных предпочтений и установок; на результатах исследования отражаются не только ценности самого исследователя, но и предпочтения респондентов, при этом выбор панели экспертов уже сам по себе рефлектирует изначальное мнение исследователя о том, где находится власть. Кроме того, метод изначально подразумевает наличие властвующей элиты, что неправомерно с точки зрения классических канонов научного исследования. Наконец, с помощью репутационной техники вряд ли возможно четко очертить сферу власти тех или иных политических лидеров, отделить власть от статуса и обеспечить синхронное понимание власти и других базовых понятий привлекаемыми экспертами и самими исследователями[274].

Вторым существенным недостатком хантеровской методологии критики назвали так называемую ошибку бесконечного регресса. Хантер утверждает, что собственно политическая страта лишь реализует волю небольшой группы людей, действующих за сценой и являющихся «настоящими» субъектами власти. Данное объяснение подразумевает (и в этом его недостаток), что наиболее значимая власть всегда находится за пределами нашего непосредственного восприятия в руках немногих; она осуществляется неформально и скрытно, поэтому исследователи не могут зафиксировать ее непосредственные проявления и эффекты. Но в таком случае получается, что элитизм невозможно опровергнуть, поскольку всегда можно предположить, что доказательства существования элиты лежат за пределами фактов: «Если не видно, что лидеры сообщества составляют правящую элиту, тогда теорию можно спасти путем утверждения, что за ними находятся скрытые лидеры, которые составляют элиту. Если впоследствии выяснится, что и эта скрытая группа не является правящей элитой, то и тогда теорию можно спасти, утверждая, что за первой скрытой группой есть еще одна, и т. д.» [Dahl, 1958: 463; Polsby, 1980: 51]. Такой подход Р. Даль посчитал совершенно неприемлемым, категорично заявив, что если теория не допускает эмпирического опровержения, то ее нельзя считать научной [Dahl, 1958: 463].

Наконец, Хантера обвинили в том, что он неадекватно интерпретировал полученные им данные. Критики, в частности, посчитали, что Хантер не смог доказать наличие единства между лидерскими группировками и проигнорировал возможность их самостоятельных интересов и конфликтов между собой. Как отмечает Д. Риччи, «группировка, связанная с недвижимостью, может противодействовать предложениям другой группировки, заинтересованной в построении скоростной автострады. В Атланте группировки не были связанными; возможно, их члены не обладали всеохватывающей властью и были влиятельны только в ограниченных сферах. Но если разные лидеры обладают властью в разных сферах и могут не сотрудничать с другими лидерами, то из этого следует, что в Атланте нет элиты, а есть люди, обладающие властью в разных сферах» [Ricci, 1971: 100]. Данную ситуацию, в которой имеет место соревнование между лидерами, а власть фактически разделена между отдельными группировками, вполне можно, по мнению Риччи, подвести под шумпетеровское определение демократии [Ricci, 1971: 100] (см. также [Dahl, 1958: 463–469; Wolfinger, 1960: 636–644; 1962: 841–847]).