Социология власти. Теория и опыт эмпирического исследования власти в городских сообществах

Все это, как считает Гэвента, привело к формированию консенсуса между властью и населением, который не был «естественным» консенсусом, принятым населением в результате свободного выбора, а стал результатом эффективного осуществления элитой своей власти. В качестве подтверждения данного тезиса Гэвента приводит следующие аргументы: 1) присутствие новой экономической элиты не было следствием собственного выбора жителей гор; скорее здесь имел место латентный конфликт; 2) представители мелкого бизнеса и специалисты были полностью экономически зависимыми от экономической элиты, их лояльность была вызвана их бессилием; 3) в отличие от среднего класса рабочие и шахтеры публично не высказывали своей приверженности новому порядку, хотя и не бросали ему вызов. В данном случае, пишет Гэвента, «молчание нельзя считать консенсусом». Сравнение с соседними городами региона[402] показало наличие возможностей осуществления коллективного действия и осознания классовых интересов. То, что этого не было в Мидлсборо (хотя условия жизни шахтеров в нем были хуже, чем в любом другом месте), позволяет утверждать, что «многомерная» власть в городе была эффективной и обеспечила подчинение шахтеров новому социальному порядку [Ibid.: 81].

О том, что консенсус образовался в результате осуществления власти, свидетельствует, по мнению Гэвенты, и тот факт, что в период сильного кризиса 1931–1932 гг., существенно ослабившего позиции властвующей элиты, средний класс продолжал выражать свою лояльность и делал это даже более «пылко», чем обычно. Рассматривая данную ситуацию, Гэвента высказывает гипотезу о том, что «наиболее коварной (insidious)[403]является власть, которая препятствует появлению вызовов правящей элите со стороны объекта власти даже в тех ситуациях, когда элита существенно ослабла» [Ibid.: 82]. В качестве другого примера действия «третьего измерения власти» Гэвента описывает ситуацию, когда после убийства одного из лидеров шахтеров последние не поддержали его преемника, а отдали победу оппоненту [Ibid.: 194].

Не все аналитики приняли модели исследования Кренсона и Гэвенты и согласились с их выводами. При этом речь идет не только о «ранних» критиках «многомерных» концепций власти (Р. Даль, Н. Полсби, Р. Волфинджер, А. Брэдшоу и др.), но и о более поздних авторах, ставящих под сомнение теоретическую валидность моделей исследования и (некоторых) полученных на их основе результатов (К. Доудинг, К. Хейвард). В последние десятилетия явный критический настрой в отношении «расширенных» концепций власти содержится в теории рационального выбора, которая в дискурсе власти наиболее основательно представлена К. Доудингом [Dowding, 1991; Dowding et al., 1995].

Доудинг считает, что в дебатах по поводу власти справедливая критика «простых» моделей нередко приводила к формированию концепций, далеких от возможностей эмпирической демонстрации. При этом «расширение сферы власти снимало с видимых субъектов власти ответственность за свои действия» [Dowding et al., 1995:265–266]. Доудинг согласен с тем, что одномерный (плюралистический) подход был неадекватным в силу того, что при выявлении мотивации субъекта учитывалось лишь его действие и не принималась во внимание структура ситуации выбора между имеющимися альтернативами. В то же время их критики нередко совершали «ошибку обвинения» (blame fallacy), которая состояла в том, что, по сути, любые действия (или недействия) объекта, направленные против своих интересов, квалифицировались как результат (скрытого) осуществления власти. На самом деле, подчеркивает Доудинг, такие действия могли быть вызваны структурой ситуации и нехваткой соответствующих ресурсов. Доудинг поясняет это, используя различение между «властью результата» (outcome power) (способность актора достигнуть определенного результата или способствовать достижению результата) и «социальной властью» (способность актора целенаправленно изменить структуру стимулов другого актора или акторов для достижения результата): «группы могут не иметь власти результата и без влияния на них других акторов, обладающих социальной властью» [Dowding et al., 1995: 267; Dowding, 1991: 84-114].