Социопат по соседству. Люди без совести против нас. Как распознать и противостоять

В большинстве случаев наша тенденция низводить людей до нелюдей не осознается и не анализируется, и на протяжении всей истории наша склонность к дегуманизации слишком часто оборачивалась против невинных.

Каждый год четвертого июля[24] маленький приморский город в Новой Англии, где я живу, оживляется огнями праздничного костра на пляже. Костер размером с трехэтажный дом. Палеты из сухого дерева прибиты друг к другу и искусно уложены в форме башни, которую возводят над нашим своеобразным ландшафтом за несколько дней до праздника. Все продумано – и количество досок, и пространство между ними, чтобы огонь разгорался быстрее. Башню поджигают, когда становится темно, в присутствии добровольной пожарной дружины со шлангами наготове, эти ребята тут на всякий случай. Атмосфера праздничная. Музыкальный ансамбль играет патриотические песни. Есть и хот-доги, и Slurpees[25], и фейерверки. Когда костер догорает, дети идут на пляж, где пожарные весело обливают их водой из шлангов.

Все это было городской традицией в течение шестидесяти лет, но, будучи небольшим поклонником массовых костров, я посетила мероприятие только один раз, в 2002 году, когда меня пригласили друзья. Я была поражена количеством людей, которые каким-то образом уместились на нашем крошечном кусочке Атлантического побережья, а некоторые из них проехали для этого более пятидесяти миль. Я проталкивалась сквозь толпу в поисках места, достаточно близкого, чтобы увидеть огонь, но достаточно далекого, чтобы не сжечь брови. Меня предупредили, что, как только костер зажгут, станет жарковато, а днем и так было 32 градуса в тени.

Когда солнце начало садиться, послышались крики и вопли, народ призывал к сожжению башни, и наконец, когда костер подожгли, пронесся коллективный вздох. Огонь, сразу начал поглощать деревянную конструкцию, от песка вверх, к ночному небу, которое, казалось, тоже вспыхнуло. А потом пришел жар. Плотная стена невыносимого, пугающе перегретого воздуха расходилась волнами, наращивая интенсивность и заставляя толпу пятиться. Каждый раз, когда я думала, что стою достаточно далеко, мне приходилось отойти еще метров на пятьдесят, затем еще на пятьдесят, и еще раз. Мое лицо болело. Я бы никогда не подумала, что костер может дать так много тепла, даже если он высотой в три этажа.

Когда люди отступили на приемлемую дистанцию, увлеченность зрелищем вернулась, и после того как декоративную верхушку башни поглотил огонь, все зааплодировали. Украшение наверху напоминало маленький домик, и теперь в этом домике полыхал миниатюрный ад. И это, и смутное ощущение опасности, и жар от огня – всё как-то беспокоило меня, и я, признаться, не разделяла радости толпы. Вместо этого я начала думать о сожжении ведьм в XVI и XVII веках, что всегда казалось мне непостижимым, и меня вдруг кинуло в дрожь. Одно дело – читать о костре, достаточно большом, чтобы сжечь человека, другое дело – стоять перед таким костром в окружении возбужденно гудящей толпы. Зловещие исторические ассоциации не покидали меня, удерживая от наслаждения моментом. Я задалась вопросом: как получилось, что ведьм жгли на кострах? Как такие кошмары могли стать реальностью? Оставаясь психологом, я посмотрела на людей вокруг. Понятно, что это были вовсе не сбитые с толку беженцы-баски 1610 года, лихорадочно ищущие дьяволопоклонников, чтобы предать их сожжению. Нет, меня окружали миролюбивые, не склонные к истерикам граждане, не подвергавшиеся никаким лишениям и, конечно же, свободные от мрачных суеверий. Никакой жажды крови, никаких поводов для того, чтобы взыграла совесть, – был смех, были добрососедские чувства. Собравшиеся ели хот-доги, пили пиво и колу и праздновали День независимости. Мы не были бессердечной, аморальной толпой, и мы ни в коем случае не объединились бы вокруг убийства, не говоря уже об организации пыток. Если бы по какой-то странной прихоти реальности в костре появилась фигура, извивающаяся в безжалостных языках пламени, только анонимная горстка социопатов осталась бы равнодушной или, возможно, получила удовольствие от зрелища. Другие смотрели бы на это в остолбенелом неверии, несколько особенно смелых, думаю, попытались бы вмешаться, но большинство сбежали бы в ужасе, который вполне понятен. И веселый костер, развлечение, превратился бы в травмирующую картинку, которая до конца жизни отпечатается в сознании.