Соцветие поэтов

Всех румяней и смуглее
До сих пор на свете всём.
Всех живучей и живее!
Пушкин – в роли мавзолея?..

Цветаевский перечень обернулся сегодняшним «Пушкин – это наше всё!»

Есть имена, как солнце! имена —
Как музыка! Как яблоня в расцвете!
Я говорю о Пушкине: поэте,
Действительном в любые времена! —

восклицал Игорь Северянин (конечно, Пушкин и Северянин – противоположные полюса, но полюса, которые сходятся).

Николай Агнивцев видел своей любимый Петербург только в неразрывной связи с Пушкиным.

Санкт-Петербург – гранитный город,
Взнесённый Словом – над Невой...
Недаром Пушкин и Растрелли,
Сверкнувший молнией в веках,
Так титанически воспели
Тебя – в граните и – стихах!..

Всем сомневающимся в значении «Северной Пальмиры» Агнивцев бросал недоуменный вопрос:

Ужели Пушкин, Достоевский,
Дворцов застывших плац-парад,
Нева, Мильонная и Невский
Вам ничего не говорят?..

И повторял с нажимом:

И Александр Сергеевич Пушкин
У парапета над Невой!..
...Рыданье Лизы у «Канавки»
И топот медного Петра!..

В другом стихотворении «Белой ночью» Агнивцев писал:

– «Германн?!» – «Лиза?..» и, тотчас же,
Оторвавшись от гранита,
Незнакомец в альмавиве
Гордый профиль повернул.

– Александр Сергеевич, вы ли,

Вы ли это? Тот, чьё Имя
Я в своих стихах не смею
До конца произнести?!..

«Пушкин – наше солнце, он гармоническое всё, кудесник русской речи и русских настроений, полнозвучный оркестр, в котором есть все инструменты», – писал Константин Бальмонт. Стало быть, и трубы, и барабаны, и арфы со скрипками... и исполнял этот оркестр фуги и интермеццо, мадригалы и реквием...

Поэт Серебряного века Георгий Иванов видел Пушкина не с парадной стороны, а за кулисами без маски весельчака и оптимиста.

Александр Сергеевич, я о вас скучаю.
С вами посидеть бы, с вами б выпить чаю.
Вы бы говорили, я б, развесив уши,
Слушал бы да слушал.

Вы мне всё роднее, вы мне всё дороже.

Александр Сергеевич, вам пришлось ведь тоже
Захлебнуться горем, злиться, презирать,
Вам пришлось ведь тоже трудно умирать.

Разговоры с памятником

К Пушкину обращались не раз. Не к самому поэту (увы, это было нельзя), а к памятнику. Очень хотелось поговорить, поболтать, посудачить...

Александр Сергеевич,
разрешите представиться.
Маяковский, —

хрестоматийные строки «Юбилейного». Почти запанибрата обращался поэт-маузер к поэту-солнцу и лире.

У меня,
как и у вас,
 в запасе вечность.
Что нам потерять
часок-другой?!..

Вот и Сергей Есенин не мог спокойно пройти мимо памятника Пушкину на Тверской.

Мечтая о могучем даре
Того, кто русской стал судьбой,
Стою я на Тверском бульваре,
Стою и говорю с собой.

Блондинистый, почти белёсый,

В легендах ставший как туман,
О Александр! Ты был повеса,
Как я сегодня хулиган...

«Хулигану» Есенину тоже очень хотелось со временем стать памятником, «чтоб и моё степное пенье/ Сумело бронзой прозвенеть». Неизвестно, понял ли Александр Сергеевич Сергея Александровича, но вполне возможно, что замолвил словечко в небесах за молодого Есенина, и появился на Тверском бульваре, в нескольких стах метрах от Пушкина бронзовый памятник Есенину. Произошло, так сказать, историческое сближение двух поэтов.

Про пушкинский памятник меланхолично пел Булат Окуджава:

На фоне Пушкина снимается семейство.
Как обаятельны (для тех, кто понимает)
все наши глупости и мелкие злодейства
на фоне Пушкина! И птичка вылетает...

Не мог не остановиться и не задуматься Иосиф Бродский у памятника Пушкину в Одессе: