Соцветие поэтов

Примерно в это же время в СССР была сделана ставка на показательное возвращение эмигрантов домой и «искупление их вины перед Родиной» за рубежом. И многие действительно возвращались, мало зная о настоящей жизни в Стране Советов.

Эфрон постепенно стал коммунистом-фанатиком, а позже – тайным агентом НКВД. С раскрытием ряда документов это факт, ранее существовавший лишь как гипотеза, нашёл подтверждение, кроме того, сам Сергей Яковлевич, и его дети, и его жена ничуть этого не отрицали. Ариадна Эфрон в последние годы своей жизни обращалась в КГБ с просьбой увековечить имя её отца, Сергея Эфрона, на мраморной доске в холле Лубянки, где высечены имена погибших выдающихся разведчиков.

В доме появились деньги. Конечно же, Марина не могла не знать об их происхождении – более того, по воспоминаниям, после отъезда мужа она сама приходила на явочную квартиру НКВД за пособием...

Официально Эфрон помогал проводить через Францию добровольцев в Испанию, на Гражданскую войну. Но этим не ограничивалось: группа занималась и похищением людей (например генерала Миллера), и прямым устранением тех, кто был сочтён опасным для коммунистической России или неприятен лично Сталину. О ряде операций, проведённых группой с его участием, Сергей Яковлевич рассказывал своим детям. После одной из них – убийства беглого разведчика И. Рейсса, – Эфрону пришлось спешно покинуть Францию. «Операция» была проведена провально, зацепок было предостаточно, чтобы неопровержимо доказать причастность НКВД к смерти Рейсса, а это, разумеется, было крайне нежелательно для имиджа молодой республики. Аля уехала в СССР ещё раньше, в 1922 г. Марина не питала никаких иллюзий касательно райской жизни, ожидающей её в России, но общее осуждение в среде эмигрантов (в равной степени тут повлияли слухи о деятельности Эфрона и тяжёлый характер самой Цветаевой), пристальный интерес французской полиции к семье «красного агента», многолетнее отчаяние, усталость от нищеты и одиночества заставили её прислушаться к постоянным требованиям сына вернуться в Россию. Кроме того, выбора у неё не было: семью уже давно контролировали органы, решавшие, когда и как должно быть осуществлено возвращение на родину жены Сергея Эфрона.

Об аресте сёстры и племянника ей, разумеется, известно не было. Подросток Мур был сущим ребёнком, несмотря на своё высокомерие и снобизм. Он искренне надеялся, что в России он, сын героя и брат героини «коммунистического фронта», окажется в привилегированном положении и настаивал на отъезде. В 1939 году мать и сын сели в Гавре на теплоход «Мария Ульянова». Так начался путь, приведший Марину в Елабугу, а Мура – в братскую могилу красноармейцев у деревни Друйка в Витебской области.

«Тишаю, дичаю, волчею»

По приезде семью Эфронов вместе с другой семьёй, «коллег» и собратьев, поселили в Болшево, на даче для работников НКВД. Уже здесь стало видно, что мечты и надежды не оправдались, а ловушка захлопнулась. Сергей Эфрон был в страшном состоянии – порой просто уходил в другую комнату и рыдал там в голос.

Через некоторое время его и Алю арестовали. Марина с Муром бежали в Москву, к друзьям и родственникам. Потянулись долгие и невыносимые будни – с поисками хоть какого-то своего жилья, работы, школы для Мура. Стихи её в России были не нужны и неуместны – кормиться приходилось переводами, заказы на которые для неё раздобывали друзья. Как раз тогда создавалась мощная национальная литература – отыскивались и издавались (конечно же, на русском) узбекские, таджикские, азербайджанские поэты. Спасибо им. Их стихотворения по-братски дали возможность выжить многим гениям, осколкам Серебряного века. Войну Марина встретила, переводя Лорку.

Коммунальный быт – с войной соседей, тараканами, примусами, взаимными обвинениями – медленно убивали Марину. Она не была готова к такой жизни.

Хлопоты за мужа, за дочь не привели ни к чему. Эфрон был расстрелян (о чём Марина так и не узнала, его расстреляли через два месяца после её гибели), Ариадна – осуждена на 8 лет лагерей. Сестра Ася, родной человек, – в лагерях, потом в ссылке, потом опять лагерь. На допросах Сергей Эфрон вёл себя с удивительным мужеством – и не подписал компрометирующих бумаг ни на кого из своих друзей и близких. Восхищённые слова юной Марины – «такие в роковые времена слагают стансы и идут на плаху» оказались на деле трагическим пророчеством.

18 августа 1941 года Марина с Муром отправились в эвакуацию – на пароходе по реке Каме. Помогал ей собираться старый друг – Борис Пастернак. Обвязывая чемодан верёвкой, пошутил: «Верёвка всё выдержит, хоть вешайся». Именно на ней и повесилась Цветаева в Елабуге.