Сотворение любви (ЛП)

потому что несколько секунд я стою, прижавшись лицом к ее лицу. Я всегда был не слишком-то ласков с сестрой. Долгие объятия не приняты в нашей семье, но единственное исключение из этого правила – моя сестра Мы с братом не касались друг друга с того дня, как перестали драться. Я не помню, чтобы отец обнимал меня, не помню ни одного его поцелуя, а мама целовала меня украдкой. Так торопливо целуются любовники, боясь засветиться. Я также не помню и того, что забирался на материнские колени, не помню, чтобы она присаживалась на край моей кровати, ласково поглаживая по голове. Один поцелуй при уходе в школу, мимолетная, случайная ласка в коридоре. Иногда мама прижимает меня к своим ногам, но это никогда не затягивается надолго, потому что звонят по телефону или подгорает цыпленок, или гудит стиральная машина. Сестра обнимает и целует меня, прижимая к себе, но ее удивляет что я вдруг оказался в ее объятиях, и она даже кладет руку мне на грудь. Я слегка отстраняюсь, не дожидаясь, когда ситуация станет более неловкой.

- Мне нравится, как от тебя пахнет, приятный аромат.

- Тебе не составит труда ненадолго остаться с мамой? А я выйду за покупками. Сиделка не

придет сегодня до вечера. Крестины. Не знаю, врет она, или и впрямь у девушки такая плодовитая семья. И месяца не проходит без того, чтобы она должна была идти на крестины.

- Латиноамериканцы очень верующие.

- Да уж, верующие и плодовитые, но не стоит преувеличивать. Мама там, в своей комнате.

Сестра исчезла в глубине коридора, и ее голос доносится до меня вперемешку с шумом

выдвигаемых ящиков, хлопаньем двери и торопливыми шагами. Сестра-торопыжка вечно снует, куда-то бежит. Она постоянно спешит. Ее естественное состояние – уходить или приходить. Как-то раз я указал сестре на эту ее особенность, и она мне ответила: “Да, но я не двигаюсь с места. У меня такое впечатление, что я живу на одной из тех беговых дорожек, что стоят в спортзале”. Выходит она уже в туфлях с широким, но невысоким каблуком, и с жакетиком, перекинутым через руку.

- На улице тепло. Ты зажаришься.

- Жакет я несу в химчистку. Ты дождешься моего возвращения, ладно? Останешься обедать? Дети не придут. Даже не знаю, лучше или хуже становится от этого мое приглашение.

- Идет!

- Послушай, ты мог бы как-нибудь пригласить нас к себе. Прошло уже столько времени, как ты переехал, а я даже не видела, где ты живешь.

- Да когда пожелаешь.

- Ладно, в общем, свари себе кофе. И маме приготовь чашечку. Не трудись ее спрашивать, просто свари. Она всегда говорит “нет”, – сестра проходит мимо, не замечая меня, и говорит так громко, словно беседует с кем-то, находящимся в другой комнате. – Ей нравится с молоком, – сестра уже захлопнула за собой дверь, но, вместе с раздающимся по всей квартире эхом, я слышу, как она кричит мне с лестницы, – и кусочком сахара.

Какое-то время я варю кофе. Я не слышу ни единого звука и думаю, что, возможно, мама все еще спит. Я не люблю входить в ее комнату, пока она лежит в кровати. Я вхожу к ней, задерживая дыхание, боясь чего-то неприятного, чего я не смог бы оценить, хотя и знаю, что в ее спальне не пахнет ни старостью, ни спертым воздухом, ни лекарствами. Мама не спит. Она сидит перед маленьким телевизором с наушниками на голове, не зная о моем приходе. Эти наушники слишком огромны для ее маленькой головы. Они заставляют думать не о женщине, слушающей программу, а о каком-то эксперименте из научно-фантастического фильма.

Тем не менее, она что-то почувствовала, вероятно, запах кофе. Она повернулась туда, где стоял я с подносом в руках.

- Привет, ма. Я принес тебе кофе. Хочешь?

Она так сосредоточена, словно силилась прочесть по губам. Я ставлю поднос на кровать, подхожу к ней, снимаю наушники и целую ее в лоб. Она не сопротивляется.

- Как ты?

- Хорошо

- Что смотришь?

- Вот это.

Мама снова поворачивается к телевизору и тут же забывает о моем присутствии. Она

смотрит передачу очень внимательно. Теперь, без наушников, нельзя услышать то, что там говорят. Я протягиваю ей чашку кофе, и она безропотно принимает ее. Мама пьет кофе маленькими глоточками. Признаю, что эта привычка у нее с молодости, хотя, теперь я думаю, что у меня никогда не складывалось впечатление того, что мама была молодой, даже тогда, когда я был совсем ребенком. То же самое происходило у меня с отцом, который, тем не менее, ушел от нас в возрасте, который я уже перешагнул. Я смотрю на фотографии, на которых мы все впятером, и мне продолжает казаться, что это какой-то старик, от которого не ждут никаких перемен, разве только постепенно усиливающегося или внезапного ухудшения. Ни добровольного изменения образа жизни, его чувств и чаяний не предвидится.

Я сажусь рядом с матерью в полумраке. Слышится только шум вибрирующего

холодильника. Впервые в жизни я осознаю, что тоже пью кофе маленькими глотками. На экране разные люди, сидящие вокруг стола, беседуют между собой.

- Мне очень плохо, мама.

Она кивает, не поворачивая головы. Она кладет свою слишком полную для такой