Сотворение мира.Книга первая

Казалось бы, все человечество должно было тотчас же протянуть братскую руку помощи пострадавшим от землетрясения японцам. Но капиталистические страны жили по звериному закону взаимной вражды. «Человек человеку — волк» — так гласил этот не знавший пощады закон.

Только Советский Союз сразу же поддержал японцев. Совнарком СССР вынес решение о немедленном оказании помощи японскому народу в связи с постигшей его бедой. По всей стране начался сбор пожертвований. Многие московские коммунисты были направлены на проведение этой безотлагательной, срочной кампании. В числе их оказался и дипкурьер Александр Ставров.

Две недели Александр ходил на заводы, вел беседы с молодыми и старыми рабочими, посещал многие квартиры. Ему почти нигде не приходилось уговаривать: он коротко рассказывал о землетрясении, и рабочие охотно отчисляли из своей заработной платы часть денег и просили побыстрее переслать японцам.

Как-то вечером Александру в комиссариат позвонил хозяин квартиры адвокат Тер-Адамян и сказал несколько смущенно:

— Александр Данилович, извините меня, вас тут ждут ваши земляки. Я, конечно, пригласил их в комнату, но дело в том, что мне надо уходить, и я не знаю.

— Какие земляки? — удивился Александр.

— Двое мужчин и девушка. Они говорят, что им обязательно нужно повидаться с вами…

Александр недоуменно пожал плечами:

— Хорошо, иду…

В гостиной адвоката он увидел низенького старичишку в новом смуром зипуне, пожилого крестьянина с рыжей бородой, одетого в такой же чистый, праздничный зипун, и высокую, статную девушку в хорошо сшитом голубом платье. Тер-Адамян, улыбаясь, сидел в качалке и, как видно, развлекал необычных гостей.

— Не угадаете? — поднялся навстречу Александру старик. — А я, голуба, вас угадал.

Он протянул сухонькую руку и заговорил, ухмыляясь в тщательно расчесанную бороденку:

— Мы, значит, из Огнищанки будем. Привезли вам поклон и письмецо от вашего брата Митрия Данилыча. А сами по другим делам в Москву прибыли — на сельскую хозяйскую выставку закомандированы общим сходом. Я буду по фамилии Колосков, Иван Силыч. Этот гражданин со мною — наш культурный середняк Терпужный Павел Агапыч, а дивчина от сельского комсомола прислана, по фамилии Лубяная.

Сделав такое торжественное представление, дед Силыч откинул полу зипуна, достал из кармана штанов аккуратно завернутое в платок письмо, развернул и подал Александру.

— А это, значит, от брата Митрия Данилыча.

— Очень рад, товарищи, — засуетился Александр. — Садитесь, поговорим, я чайку согрею.

Он кинулся было на кухню, но вернулся и спросил смущенно:

— Может, вам ночевать негде? Так мы попросим Гайка Погосовича…

— Зачем же это? — важно сказал Силыч, поглядывая на хозяина. — Нам всем троим дали кровати с подушками и с одеялами, также и всем крестьянам, которые на выставку закомандированы…

Он тронул за плечо Ганю Лубяную:

— Какое эта улица название имеет?

— Земляной вал, — слегка смущаясь, подсказала Ганя.

— Во-во! — кивнул дед. — На этой улице такой домина стоит. Нас в нем и расквартировали, аж на шестой этаж, спасибо им, поселили, чтоб всю Москву видать было. Так что вы, Данилыч, не хлопочите про это, благодарствуем…

Адвокат любезно предложил Александру угостить земляков в столовой, раскланялся и ушел. Через полчаса, сняв зипуны, огнищане чинно сели за стол. Дед Силыч развязал лежавший на полу мешок, вынул из него замотанный в чистую тряпицу сверток.

— Мы, извиняйте, со своими харчами, — объяснил дед. — Нас как провожали из деревни, так всякой всячины надавали. Может, говорят, там, в московских волостях, голодновато, так вы берите в дорогу свое. Ну и нагрузили гусятиной, да салом, да сушкой разной. А мне, как старику, пирогов с тыквой особо напекли: угощай, мол, там кого хочешь.

Развернув тряпицу, Силыч сконфуженно мотнул головой:

— Скажи, беда какая! С пирогов блины поделались. Должно, спал я на мешке и придавил малость…

— Ничего, ничего! — успокоил старика Александр. — Съедим ваши пироги! Садитесь и пейте чай.

За чаем огнищане рассказали Александру о Ставровых, касаясь главным образом хозяйственных дел: какие добрые кони были куплены Дмитрием Даниловичем, какой у пего уродился овес, сколько зерна Ставровы продали на пустопольском базаре и какую купили одежду.

Выпив четыре чашки, Павел Терпужный незаметно перекрестился, степенно разгладил подстриженную, с лисьей рыжинкой бороду.

— Нам, Лександра Данилыч, про новости интересно было б узнать, чего, тоис, на свете делается: не слышно ли про войну или же про чего другое?… Ты ж, говорят, по разным государствам ездишь, много видишь.

Александр побарабанил пальцем но столу.

— Как вам сказать… За границей народу трудно жить. Поэтому в каждой стране что ни месяц, то рабочая забастовка или какой-нибудь голодный поход. Кое-где люди начинают терять терпение, вооружаются и восстают. Вот совсем недавно в Германии, в городе Гамбурге, было вооруженное восстание. Но его зверски подавили…

— У меня в Германии живет один знакомый, — задумчиво сказала Ганя.

— Да? — взглянул на нее Александр. — Кто ж такой?

Щеки девушки заалели.