Сотворение мира.Книга первая

— Подобное признание, — улыбаясь, ответил Чичерин, — исключает только одну форму вмешательства — военную интервенцию, которая, кстати, исключена нами помимо желания ее недавних инициаторов. Однако есть другие, не менее острые формы вмешательства.

Щеки Ллойд Джорджа зарумянились.

— Допустим. Но ведь в данном случае я имею в виду пожелания экспертов — мы не ставим цели изменять избранный Россией социальный строй.

— Об этом в докладе, конечно, ничего не говорится, — ответил Чичерин, — но это напрашивается как неизбежный вывод.

На вилле «Альбертис», где со своими секретарями разместился Ллойд Джордж, почти каждый день устраивались официальные завтраки, обеды, ужины. Веселые лакеи-итальянцы, размахивая фалдами фраков, сияя белоснежными пластронами, разносили вина, засахаренные фрукты, макароны с сыром. Тут, на вилле «Альбертис», Ллойд Джордж пытался поодиночке уговорить неподатливых делегатов. Он был в курсе всего, держал все нити политики в своих руках. Он упрашивал, угрожал, произносил то пышные, то сентиментальные речи.

Однажды в минуту откровенности он прямо сказал несговорчивому Луи Барту:

— Я не допущу развала конференции. Когда я вернусь в Англию, два миллиона безработных тотчас же спросят меня, что я для них сделал.

— Согласен, — сердито возразил Барту. — Но англичане имели в России гораздо меньше предприятий, чем мы. А вот я если вернусь в Париж с пустыми руками, то тысячи держателей русских ценностей спросят меня, что я для них сделал…

По всему было видно — конференция заходила в тупик. Делегаты малых стран тщетно искали встреч с сильными мира, забрасывали их секретарей униженными просьбами, выпрашивали подачки. Американский наблюдатель мистер Чайлд аккуратно высиживал на всех заседаниях, следя, как коршун, за тем, чтобы, не дай бог, кто-нибудь не перехватил у русских бакинскую нефть и не лишил «Стандард ойл» возможных солидных доходов. Истеричные меньшевики-эмигранты, клевеща на Советскую Россию, писали Ллойд Джорджу бесконечные меморандумы. Демонстративно одетые в черкески и папахи, грузинские и азербайджанские беглецы во главе с Ноем Жордания бегали по виллам, ловили министров в коридорах и запальчиво требовали «полного отделения Кавказа». Террористы в темных закоулках сосредоточенно тянули коньяк, дожидаясь условного сигнала.

Вся эта пестрая орава хлопотливых, юрких, злобных политиканов носилась в автомобилях, в колясках, сговаривалась в кулуарах конференции, шантажировала, клеветала.

Хуже других чувствовала себя германская делегация. Молчаливый, холодный Ратенау жалел о том, что не договорился с советской делегацией в Берлине. В глубине души он еще надеялся на то, что секретный план его соотечественника генерала Гофмана будет встречен благоприятно, но с каждым днем надежда эта таяла.

— На фантастическом плане Гофмана надо поставить крест, — заявил Ратенау в разговоре с Виртом. — Англичане и французы не захотят ввязываться в новую войну против Советов. Нам следует искать другие пути, чтобы не оказаться в полной изоляции. Если мы не найдем этих путей, Германия погибнет…

— Что ж, подписывать договор с Чичериным? — угрюмо спросил Вирт.

Ратенау безнадежно махнул рукой:

— Я боюсь этого договора как огня.

Как и все делегаты, немцы нетерпеливо ждали: что ответит Чичерин на те дерзкие, непомерные требования, которые были предъявлены России в докладе экспертов? Каждый понимал, что от ответа советского делегата зависит судьба конференции.

Наконец ответ был оглашен. Если союзники предъявили Советской России счет на восемнадцать миллиардов рублей (причем всякими махинациями превысили действительную сумму царских долгов ровно на одну треть), то Советское правительство огласило свои контрпретензии, потребовав уплату за все разрушения и убытки, причиненные России интервентами.

— Какая же сумма вас удовлетворит? — нетерпеливо воскликнул Ллойд Джордж.

— При самых скромных подсчетах, округляя цифры, мы требуем уплатить нам тридцать миллиардов золотых рублей, — спокойно ответил Чичерин.

— Вами названа поражающая сумма! — возмутился Ллойд Джордж. — И я полагаю, что с такими предложениями вам незачем было ехать в Геную…

На вилле «Альбертис» снова начались узкие совещания, на которые не были допущены представители прессы.

Германская делегация была совершенно подавлена. Итальянские журналисты сообщили Вирту и Ратенау, что, по всем данным, Россия пришла к соглашению с Англией и Францией, а Германия осталась в полном одиночестве.

Бледный как смерть Вальтер Ратенау сказал Вирту:

— Если все это верно, мы погибли…

Германские делегаты Вирт, Ратенау, Мальцан, Симонс, Гауе весь вечер совещались в гостинице и в полночь, растерянные, разошлись по своим комнатам.

В два часа ночи лакей разбудил советника Мальцана:

— С вами желает говорить по телефону джентльмен с очень странной фамилией.

— Кто же? — уныло спросил Мальцан.

— Он назвал фамилию: Тши-тше-рин.

— Чичерин?!

Мальцан вскочил с кровати, накинул черный халат и кинулся к телефону.

Подняв трубку, он услышал голос Чичерина и, волнуясь, не сразу понял его слова: