Сотворение мира.Книга первая

После неудачи в Генуе Ллойд Джордж и его сподвижники решили продолжить конференцию в Гааге, превратив ее в неофициальное «совещание экспертов». Однако и летняя Гаагская конференция не принесла европейским политикам желанных плодов. Все их усилия поставить Советскую республику на колени разбились о твердую позицию, которую заняли советские дипломаты.

Александр Ставров только один раз съездил в Гаагу с дипломатической почтой. Больше он не выезжал из Москвы. Как и его товарищи, вечера он проводил на субботниках. Наконец-то после долгих лет разрухи началась в стране созидательная работа.

— Ты, Саша, сияешь как новый пятак, — подшучивал веселый Черных, перетаскивая какое-нибудь бревно или чугунную болванку.

— Ты тоже сияешь, — откликался Александр, — на луну похож.

— Отчего бы это?

— Оттого, что жизнь у нас началась настоящая. — Присев на кирпич, Александр мечтательно смотрел в небо, жмурился от горячего солнца и говорил другу: — Мы теперь, Ванюша, как улей весной. Не видел? У моего покойного батьки была когда-то пасека. Так вот, пока стоит зима, в улье нудно и мертво. Пчелы сонные, внизу, на дне улья, полно трупов, соты заплесневели от сырости, а запах такой дурной, что близко стоять противно. А как только пригреет солнце и из темного омшаника перенесут улей на точок, сразу закипит работа. Пчелы чистят улей, каждую соринку из него выносят, чинят соты, тащат с поля пахучую пергу, кормят детву — сплошной гул стоит на точке. Вот так и мы, Ваня, всем народом начали чистить свой улей.

— Знаешь, что меня радует?

— Что?

— Мы теперь всему миру покажем, как большевики умеют строить! — засмеялся Черных. — Буржуи зовут нас разрушителями. Большевики, дескать, только ломать умеют, а создавать — на это пороху не хватает…

Александра с каждым днем охватывало все большее нетерпение. Ему хотелось, чтобы сразу задымили все заводские трубы, чтобы на глазах росли новые электростанции, чтобы мгновенно исчезли нищие, сироты, голодные, чтобы веселые отряды пионеров и комсомольцев маршировали с красными знаменами среди цветов и зеленых деревьев.

Но вчерашний день давал себя знать на каждом шагу. Однажды, разбирая разрушенный дом возле Казанского вокзала, сотрудники Наркоминдела вспугнули в подвалах этого дома десятки беспризорников. Тут были мальчишки и девчонки, грязные, покрытые копотью, одетые в какую-то истлевшую ветошь и совсем голые, худые, как скелеты, покрытые язвами и чесоточными расчесами. Они спали прямо на кирпичах, сбившись в кучи, как щенки, грея друг друга своими телами. Они питались тем, что им удавалось найти в мусорных ящиках, отнять у собак или украсть у людей. Многие из них умирали от голода, и те, кто остался в живых, стаскивали трупы в дальний угол подвала и заваливали их кирпичами.

Когда Александр Ставров с фонарем в руках проходил по катакомбам подвала, у него сердце сжималось от боли.

С помощью милиции обитатели подвала были собраны, помыты в бане, одеты и накормлены. Их всех разбили на группы и увезли в детские дома. Но в таких же подвалах, на улицах, под паровозами, в угольных ямах жили и умирали сотни тысяч беспризорников. Их надо было спасать. И партия взялась за спасение несчастных детей. На борьбу с детской безнадзорностью были брошены лучшие сыны партии во главе с Дзержинским.

«Знаете, Марина, — писал Александр, — меня потрясли эти дети до глубины души. Отцом я никогда не был, особой чувствительностью не отличался, а вот посмотрел на это скопище маленьких погибающих людей и, поверьте, заплакал. Взял бы, кажется, их всех, прижал бы к груди и понес куда-нибудь к реке, где цветы, теплый песок, чистый воздух…»

Но Александр видел, что страна возрождается. Все лучше работали железные дороги. Уже действовали многие шахты Донбасса. На полях зрел обильный урожай, и специалисты предсказывали, что к осени народ будет иметь запас зерна. Заграничные пароходы доставляли в советские порты новые станки, автомобили, тракторы, уголь, а увозили лес, нефть, пушнину. С каждым часом росли государственные предприятия, на которые нэпманы посматривали с беспокойством и тревогой.

Гайк Погосович Тер-Адамян, хитро улыбаясь, сказал как-то своему жильцу:

— Знаете, Александр Данилович, у меня сильное желание сменить концессионную контору на какое-нибудь советское учреждение.

— Что так? — спросил Александр.

Тер-Адамян подморгнул ему черным лукавым глазом:

— Я, дорогой мой, скромный юрист. Работаю там, где мне платят. Сейчас я вижу, куда клонится дело, и хочу отступить на заранее подготовленные позиции, то есть найти себе спокойную и выгодную службу в каком-нибудь советском учреждении…

Вскоре Тер-Адамян действительно покинул концессионную контору и получил место юрисконсульта в Народном комиссариате земледелия.

5