Сотворение мира.Книга третья

— Посмотрите на Ставрова! В нем ничего нет кавказского: белявый, голубоглазый, скорее на латыша похож, а упорство у него настоящего горца. Ловкости джейрана, конечно, нет пока, но она придет. Ставров станет скалолазом…

Андрея мало трогали похвалы майора. Он с малолетства был приучен добросовестно выполнять все, что ему положено. И теперь старался делать каждое дело осмысленно, ловко. В горы он попал впервые, и они как-то сразу очаровали его своим суровым величием, сиянием снегов на вершинах, голубыми ледниками, мрачными пропастями. Они не угнетали Андрея, как это случается порой с исконными жителями равнинной местности. Его угнетали три беспокойные мысли, три неотступных вопроса. Во-первых, почему он отсиживается в глубоком тылу, вместо того чтобы быть на передовой, где с первых дней войны находятся его братья Роман и Федор? Во-вторых, каково сейчас Еле и сыну, эвакуированным с заводом куда-то в Сибирь? Наконец, третье, что постоянно тревожило Андрея, — брошенный на произвол судьбы дятловский сад, в который он вложил все самое дорогое и который любил, как живое существо.

Расставаясь с женой, Андрей договорился, что она сообщит свой новый адрес в Дятловскую. Наташе Татариновой он послал письмо, подробно рассказал о себе, дал понять, что находится на Кавказе, просил запомнить номер его полевой почты и пересылать ему все, что будет получено на его имя. Мелькали дни, заполненные учебными заботами и хлопотами. Почти все курсанты успели получить письма от близких, только Андрей томился в ожидании. Наконец почтальон принес и ему толстый пакет от Наташи. В пакете, кроме ее письма, оказалось письмо от Елены.

Елена писала:

«Не знаю, дорогой мой, где найдет тебя мое письмо. Наконец-то мы прибыли в назначенный нам поселок неподалеку от Свердловска. В дороге пришлось перенести много мучений. Думаю, ты можешь представить битком набитый перепуганными людьми товарный вагон, душный, спертый воздух, отвратительные неудобства, особенно для женщин. Ты знаешь, как я люблю чистоту, цветы, светлые окна, а тут в вагоне круглыми сутками грязь, немытая посуда, ужасные запахи, ругань, слезы. Сама не пойму, как я вынесла этот кошмар. Измученные папа и мама всю дорогу молчали, один Димка резвился, ему все нипочем. По приезде в Свердловск нас встретили довольно приветливо, но поселили далеко за городом, в старом бараке, который оказался нисколько не лучше проклятого вагона: такая же скученность и грязь. Я уже совсем было пала духом, но, к счастью, на выручку пришел случай. Совершенно неожиданно мы встретили на перроне свердловского вокзала Юрия Шавырина. Ты его должен помнить. Когда-то он настойчиво ухаживал за мной, даже просил меня выйти за него замуж, а ты, ревнивец, называл его „розовощеким боровом“. Так вот, если бы не Шавырин, худо бы нам пришлось. Этому человеку я должна быть очень благодарна. В сыром, разваливающемся бараке мы провели всего одни сутки, потом с помощью Юрия перешли в чистую и совсем недорогую квартиру. Тот же Шавырин помог нам с питанием. Он часто бывает у нас, и мы рады ему, только ты, пожалуйста, не ревнуй, все это Юрий делает от чистого сердца, помня давнюю дружбу своих и моих родителей. Не умерла в нем, пожалуй, и любовь ко мне, это чувствуется по его взглядам, некоторой скованности. Он до сих пор не женат и в ответ на мой вопрос — почему обрек себя на холостяцкую жизнь? — только грустно улыбнулся. Конечно, такое постоянство трогает меня, мне даже как-то жаль его, но, повторяю, ты можешь быть совершенно спокоен: до измены я не унижусь, не оскорблю ею ни тебя, ни себя.

А как ты там, Рыжик? Пиши, пожалуйста, почаще. Димка, папа и мама целуют тебя, я тоже.

Твоя Елена».

В первые мгновения, пробежав взглядом по строкам письма, Андрей испытал счастливое чувство удовлетворенности тем, что жена и сын живы и здоровы, что с ними ничего дурного не случилось. Тону письма он не придал значения. К холодноватой сдержанности жены Андрей давно привык. Не обидело его и пространное описание ее встречи с Шавыриным.

Острая боль внезапно кольнула сердце, когда Андрей, сам того не желая, стал сравнивать письмо жены с тем, что писала ему Наташа Татаринова, наивная девушка, которая, как он твердо знал, любила его первой чистой любовью и таила эту любовь от всех на свете, а прежде всего от него, Андрея. Да и от самой себя тоже.